Мексиканская экспедиция (L’expédition au Mexique)

Gustave de Molinari : Мексиканская экспедиция (L’expédition au Mexique). Русский вѣстник (le Messager Russe). Volume 78, 1868, partie 2, p. 199-227, et suite p. 464-479. 

МЕКСИКАНСКАЯ ЭКСПЕДИЦІЯ

Juarez et Maximilien. Correspondances inédites des présidents, ministres, généraux, de l’Empereur Maximilien et de l’impératrice Charlotte, par Em. Domenech, ancien directeur de la presse de l’Empereur Maximilien. Paris. Librairie internationale. Два тома in 8.

I.

   Въ настоящую минуту, когда прискорбное мексиканское предпріятіе сдѣлалось уже историческимъ фактомъ, которому трагическая кончина Максимиліана и безуміе его супруга придали такой поразительно-драматическій характеръ, можно попытаться изслѣдовать причины, по которымъ предпріятіе это окончилось неудачей. Представляется также вопросъ: могло ли оно увѣнчаться успѣхомъ и при какихъ условіяхъ? Можно изслѣдовать, наконецъ, что сталось бы съ Мексикой, еслибъ оно увѣнчалось успѣхомъ, и что съ нею будетъ послѣ неудачной попытки установить на ея территоріи европейскую монархію. Мы не беремся рѣшать всѣ эти вопросы, изъ коихъ послѣдніе принадлежатъ къ области предположеній, но развѣ они не заслуживаютъ изслѣдованія? Конечно, подобная попытка возобновится еще не скоро, и менѣе всѣхъ рѣшится на возобновленіе ея Франція, издержавшая на это прискорбное предпріятіе 380 милліоновъ, не говоря уже о солдатахъ, которыми она пожертвовала при этомъ, и объ уменьшеніи ея вліянія въ Америкѣ и въ Европѣ. Что касается до Англіи, то, конечно, примѣръ мексиканской экспедиціи много содѣйствовалъ ея рѣшенію немедленно отозвать свои побѣдоносныя войска изъ Абиссиніи и предохранялъ ее отъ попытки основаться тамъ въ видахъ обновленія абиссинскихъ населеній. Но знаемъ ли мы, что готовитъ намъ будущее? И сверхъ того, служитъ ли неудача мексиканской экспедиціи аргументомъ противъ всякой подобной попытки? Еслибы, вмѣсто позорной неудачи, она увѣнчалась успѣхомъ, то не могла ли бы она тогда привести пользу не только задумавшимъ ее, но и вообще дѣлу цивилизаціи?

   Очевидно, вопросы эти заслуживаютъ изслѣдованія, и между изданіями, которыя могутъ содѣйствовать ихъ разрѣшенію, мы укажемъ на книгу, составленную довольно плохо, но написанную человѣкомъ, принимавшимъ участіе въ событіяхъ, о которыхъ онъ ведетъ рѣчь. Авторъ ея г. Эммануилъ Доменешъ, бывшій директоръ печати при императорѣ Максимиліанѣ и имѣвшій въ своихъ рукахъ корреспонденціи и другіе документы въ высшей степени интересные. Мы примемъ эту книгу въ руководство въ нашемъ очеркѣ, но въ сужденіяхъ вашихъ не будемъ рабски слѣдовать указаніямъ этого “бывшаго директора печати”.

II.

   Если на свѣтѣ существуетъ страна, которую Провидѣніе осыпало своими дарами, но въ которой люди своимъ невѣжествомъ, фанатизмомъ и грубыми страстями употребили всѣ усилія чтобъ исказить дѣло Провидѣнія, то отрава эта есть, безъ сомнѣнія, Мексика. Множество разваливъ уже покрываетъ ее, и громадные памятники, открытые не болѣе полувѣка тому назадъ, свидѣтельствуютъ о существованіи въ ней цивилизаціи, современной древнему Египту. {О мексиканскихъ древностяхъ лучшее руководство: Encyclopédie d’archéologie américaine, съ изображеніемъ развалинъ, разсѣянныхъ по Мексикѣ и Перу, сочиненіе г. Ф. Вальдека, “старѣйшаго изъ путешественниковъ и художниковъ”, автора Voyage archéologique el pittoresque dans l’Yucatan и Monuments anciens de Mexique. Г. Вальдекъ не безъ основанія называетъ себя “старѣйшимъ изъ путешественниковъ и художниковъ”. Ему теперь 102 года, и онъ не оставилъ еще своихъ ученыхъ и художественныхъ занятій. Онъ послалъ картину на всемірную выставку, и жилище его представляетъ весьма интересный музей американскихъ древностей, который онъ весьма обязательно показываетъ посѣтителямъ. Нужно ли прибавлять, что самъ онъ не послѣдняя рѣдкость въ этомъ музеѣ?} Монархія Ацтековъ, разрушенная Фернандомъ Кортесомъ, достигла высокой степени могущества, что доказывается цифрой ея населенія, достигшею 27 милліоновъ. Угнетеніе Испанцевъ постепенно уменьшило эту цифру до 5 или 6 милліоновъ туземцевъ, надъ которыми образовались слои бѣлаго населенія и населенія смѣшаннаго, въ числѣ около двухъ милліоновъ. Но несмотря на все что было жестокаго и корыстнаго въ испанскомъ господствѣ, несмотря на религіозную, экономическую и политическую нетерпимость, бывшую его характеристическою чертой, естественныя средства “Новой Испаніи” были такъ огромны, что достаточно было поддерживать въ ней порядокъ, чтобы сдѣлать ее богатою страной, даже при господствѣ инквизиціи и “колоніальной системы”. Не трудно, впрочемъ, было предугадать, что въ тотъ день, когда окончится испанское владычество, и когда Мексикѣ придется управляться собственными средствами, она не въ состояніи будетъ учредить сколько-нибудь сносное правительство, и что мѣсто деспотизма заступитъ въ ней анархія. Какъ неизмѣримо выше было въ этомъ отношеніи положеніе англійскихъ колоній, которыя съ самаго своего возникновенія пріучились къ самоуправленію! “Въ колоніяхъ Сѣверной Америки, говорилъ одинъ изъ мексиканскихъ государственныхъ людей, Луисъ де-ла-Роса, въ рѣчи, произнесенной имъ въ день торжества національной независимости, не было, какъ въ Мексикѣ, класса завоевателей и покоренной націи; тамъ была колонизація, а не было завоеванія, прежніе жители были истреблены или обращены въ рабство, а не оставались, какъ здѣсь, многочисленнымъ народомъ, подчиненнымъ, благодаря своей отсталой цивилизаціи, самому стѣснительному владычеству… Тамъ колонисты пріобрѣли себѣ права мало-по-малу, получая отъ самой метрополіи уступку вольностей; такимъ образомъ, можно сказать, что вспомоществуемые до нѣкоторой степени метрополіей, они трудились въ продолженіе двухъ столѣтій для водворенія принциповъ конституціи, которая какъ будто уже существовала, и которую имъ осталось только формуловать въ минуту провозглашенія своей независимости.” Донъ-Августинъ Итурбидъ, злополучный предшественникъ злополучнаго Максимиліана, въ виду умственнаго и нравственнаго униженія, въ которомъ оставило Мексику испанское владычество, высказывался почти въ такомъ же смыслѣ. “Природа, говорилъ онъ, не производитъ ничего быстрыми переворотами; она дѣйствуетъ въ строгой постепенности. Нравственный міръ слѣдуетъ тѣмъ же законамъ, что и міръ физическій. Пытаться выйти разомъ изъ положенія униженія, рабства и невѣжества, въ которомъ мы томились три вѣка сряду, въ продолженіи коихъ у васъ не было ни квитъ, ни наставниковъ, и когда пріобрѣтеніе какихъ-либо свѣдѣній считалось достаточнымъ поводомъ къ гоненію, воображать, что мы могли бы научиться и образовать себя въ одну минуту и какъ бы волшебствомъ, что мы могли бы пріобрѣсти всѣ добродѣтели, отрѣшиться отъ всѣхъ предразсудковъ, отказаться отъ всѣхъ безразсудныхъ притязаній, — все это химеры, которыя могутъ зародиться лишь въ неясныхъ грезахъ какого-нибудь энтузіаста.” Можно ли, дѣйствительно, приписать одному различію учрежденій, подъ вліяніемъ коихъ проживали съ самаго начала испанскіе завоеватели въ Мексикѣ и англійскіе колонисты въ Сѣверной Америкѣ, различіе ихъ судебъ? Положимъ, что колонисты Новой Англіи перенеслись бы въ Мексику; подчинились ли бы они тамъ въ продолженіи трехъ вѣковъ политическому и религіозному деспотизму метрополіи? Положимъ, что завоеватели Мексики колонизовали бы Новую Англію; сумѣли ли бы они тамъ, подобно товарищамъ Пенна, водворить самоуправленіе? Различіе племени не является ли болѣе важнымъ чѣмъ различіе учрежденій? Итакъ, на сторонѣ Мексики былъ не только недостатокъ политическаго воспитанія сравнительно съ Сѣверною Америкой, во также недостатокъ политическихъ способностей, и вотъ почему одни и тѣ же учрежденія привели въ обѣихъ странахъ къ столь различнымъ результатамъ.

   Но чтобы составить себѣ точное понятіе объ исторіи Мексики со времени паденія испанскаго владычества до воцаренія Максимиліана, невозможно разсматривать ее въ общихъ чертахъ, необходимо представить подробный инвентарь элементовъ мексиканскаго общества. Каковы же были эти элементы, которые прежній порядокъ вещей оставилъ въ наслѣдіе новому, и въ какомъ положеніи онъ ему оставилъ ихъ?

   Низшій классъ, состоявшій изъ Индѣйцевъ осѣдлыхъ, Indios mansos, и нѣсколькихъ кочевыхъ племенъ, Indios bravos, въ политическомъ отношеніи не ставился ни во что. Если невольничество и не существуетъ въ Мексикѣ de jure, то оно существуетъ de facto, подъ названіемъ пеоната, для огромнаго большинства индѣйскаго населенія. “Положеніе этихъ Индѣйцевъ, говоритъ вашъ авторъ, самое горестное. Живущіе въ городахъ и деревняхъ большею частію бѣдны и несчастливы, во они пользуются свободой; тѣ же, которые поселены въ haciendas, настоящіе рабы, и съ ними обращаются какъ съ неграми въ Соединенныхъ Штатахъ. Ихъ господа и въ особенности управители обращаются съ ними самымъ недостойнымъ образомъ и обираютъ ихъ кругомъ. Не говорю о палочныхъ ударахъ, которыми ихъ надѣляютъ иногда до того, что они обливаются кровью, ни о другихъ тѣлесныхъ наказаніяхъ, налагаемыхъ на нихъ по произволу а большею частію несправедливо, ни о семействахъ, умирающихъ съ голоду и выводимыхъ на работу подъ бичомъ управителя, ни о людяхъ, обремененныхъ цѣпями и умирающихъ отъ истощенія подъ палящими лучами солнца, во укажу на спекуляціи господина, haciendado, насчетъ пищи этихъ несчастныхъ и насчетъ рубищъ, прикрывающихъ ихъ только до половины. Haciendado заставляетъ Индѣйцевъ покупать у вето пищу и предметы первой необходимости; цѣны на нихъ, по обыкновенію, очень высоки, а такъ какъ заработная плата оказывается недостаточною для содержанія семейства, то Индѣецъ съ каждымъ днемъ все болѣе входитъ въ долги. Долги увеличиваются еще поборами въ пользу мексиканскаго духовенства. Крещенія, свадьбы и многочисленные праздники, которые Индѣйцы имѣютъ обыкновеніе чествовать, обходятся имъ очень дорого. Haciendado даетъ своему приходскому священнику самое скудное содержаніе, иногда до такой степени скудное, что ему и жить нечѣмъ, и приходскій священникъ вознаграждаетъ себя, заставляя Индѣйцевъ дорого расплачиваться за церковныя требы; вслѣдствіе всего этого главы семействъ, за весьма малыми исключеніями, никакъ не успѣваютъ покрыть свои расходы заработною платой. Многіе изъ нихъ среднимъ числомъ должны своимъ господамъ по 500 франковъ; существуютъ haciendas, которымъ ихъ пеоны должны до 100.000 франкѣ Это племя страдательное, смирное, привыкшее во всѣ времена жить подъ опекой племенъ болѣе энергическихъ: оно повинуется испанскимъ завоевателямъ, какъ повиновалось нѣкогда завоевателямъ Ацтекамъ, и въ особенности подчинено владычеству католическаго духовенства, какъ подчинено было жрецамъ бога Мекситли. Неспособное противодѣйствовать угнетенію, непредусмотрительное и пребывающее въ вѣчномъ младенчествѣ, оно совершенно пассивно доставляетъ физическую силу, необходимую для земледѣльческихъ работъ, и изъ него набираютъ, при помощи способовъ, о которыхъ мы скажемъ ниже, солдатъ, въ коихъ оказывается надобность для пополненія кадровъ арміи. Смѣшанное населеніе, положеніе коего нѣсколько выше, и которое обязано примѣси европейской крови нѣсколько большею жизненностью и энергіей, занимается мелкими ремеслами и образуетъ низшіе слои промышленнаго и торговаго класса. Надъ этими обоими племенами господствуютъ потомки Испанцевъ, составляющіе почти исключительно прамц^ій классу съ присоединеніемъ нѣкоторыхъ особенно выдающихся личностей изъ низшихъ сословій. Во время испанскаго владычества всѣ политическія и административныя должности предоставлены были Испанцамъ родившимся въ Испаніи, которымъ подозрительная политика метрополіи не дозволяла даже вступать въ бракъ въ Мексикѣ и пріобрѣтать въ ней недвижимую собственность, и которые составляли правительственный личный составъ въ числѣ 25.000 человѣкъ. Второе мѣсто занимали Испанцы родившіеся въ Мексикѣ, классъ многочисленный и весьма неравномѣрно одаренный въ отношеніи богатства и вліянія. Между ними особенно выдавался классъ крупныхъ землевладѣльцевъ, hasiendados, изъ коихъ нѣкоторые владѣли сотнями квадратныхъ миль территоріи и металлическихъ залежей, обиліемъ коихъ славится Мексика. Имѣя въ своемъ распоряженіи многочисленныхъ пеоновъ, они составили себѣ огромныя состоянія; за то маоса мелкихъ колонистовъ или “мелкихъ бѣлыхъ” (какъ обозначаютъ ихъ на Антальскихъ островахъ), которымъ приходилось выдерживать конкурренцію большихъ земледѣльческихъ заведеній, поддерживаемыхъ дешевою работой пеоновъ, находилась въ самомъ ненадежномъ положеніи. Подъ испанскимъ владычествомъ, они доставляли многочисленный контингентъ въ монастыри, размножившіеся въ Мексикѣ гораздо болѣе чѣмъ въ прочихъ испанскихъ владѣніяхъ и добывшіе себѣ тамъ огромныя недвижимыя имущества, и сверхъ того пополняли армію и занимала низшія мѣста въ администраціи; наконецъ они находили себѣ занятіе въ горной промышленности и производили торговлю. Между этими различными категоріями господствующаго класса, или класса завоевателей, обнаружилось соперничество: Испанцы, родившіеся въ Мексикѣ и владѣвшіе землей, тяготилась владычествомъ Испанцевъ, родившихся въ Испаніи, и “мелкіе бѣлые”, положеніе коихъ становилось все ненадежнѣе, пламенно желали перемѣны. Впрочемъ, невѣжество было общее, инквизиція была такъ же постоянно насторожѣ, чтобы не допускать привоза умственныхъ продуктовъ Европы, какъ и таможня, чтобы не допустить матеріальныхъ продуктовъ, монополію коихъ предоставила себѣ метрополія. Иностраннымъ судамъ не позволено было приставать къ Мексикѣ, что запрещалось, впрочемъ, и относительно всѣхъ испанскихъ колоній, даже въ случаѣ кораблекрушенія, и съ другой стороны, метрополія, предоставивъ себѣ снабженіе колоніи масломъ, виномъ и шелковыми издѣліями, строго запрещала воздѣлываніе въ ней виноградниковъ и деревьевъ масличнаго и шелковичнаго.

   Таково было положеніе Мексики въ началѣ нынѣшняго столѣтія, и конечно, внимательному и нѣсколько дальновидному наблюдателю,– который составилъ бы физическій и нравственный инвентарь различныхъ классовъ населенія Новой Испаніи и принялъ бы въ соображеніе страсть креоловъ къ роскоши, ихъ отвращеніе отъ постоянной работы, ихъ сильныя отрасти, ихъ нещекотливую нравственность и наконецъ ихъ совершенную неопытность въ дѣлѣ политики и администраціи (правительство было монополіей класса Испанцевъ чуждыхъ Мексикѣ),– не трудно было бы предугадать глубочайшее разстройство и почти непоправимую анархію, въ которыя неизбѣжно должна была ввергнуть революція страну, организованную такимъ образомъ.

III.

   Революція эта отнюдь не была вызвана “идеями 1789 года”, какъ утверждала французскіе историки; напротивъ того, она разразилась вслѣдствіе реакціоннаго движенія противъ занятія Наполеономъ Испаніи. Занятіе это возбудило въ испанскихъ колоніяхъ жестокое негодованіе, которое правительство старалось раздуть, распространяя множество брошюрѣ противъ завоевателей метрополіи. Наконецъ, когда Фердинандъ VII отрекся отъ престола, колоніи предоставлены были самимъ себѣ и принуждены были сами озаботиться о своемъ управленіи. Муниципалитетъ города Мексико, собравшійся для обсужденія какія мѣры слѣдуетъ принять въ столь важныхъ обстоятельствахъ, передалъ съ величайшею торжественностью вице-королю Итурригараю постановленіе, въ которомъ онъ заявлялъ о своей преданности дому Бурбоновъ, выражая готовность привести всевозможныя жертвы на его защиту, и требовалъ созванія національнаго собранія, которое состояло бы изъ уполномоченныхъ отъ различныхъ провинцій. Предложеніе было принято вице-королемъ очень благосклонно; во противъ него возстала “аудіенція”, или совѣтъ вице-короля, вмѣстѣ съ нимъ управлявшій Мексикой, члены коего, родившіеся въ Испаніи и въ качествѣ таковыхъ пользовавшіеся монополіей высшихъ общественныхъ должностей, понимали какъ нельзя лучше, что допустить созваніе національнаго собранія значило бы для нихъ отречься отъ занимаемыхъ ими мѣстъ. Вслѣдствіе этого, они не только воспротивились всѣми своими средствами выполненію желанія муниципалитета, во обвинили Итурригарая въ измѣнѣ, и въ ночь на 16-е сентября 1808 года захватили его и бросили въ тюрьму инквизиціи. Съ этой минуты началась борьба между двумя классами Испанцевъ, между тѣми, которые родились въ Испаніи и стояли во главѣ управленія (ихъ называли gachupines), и Испанцами, родившимися въ Мексикѣ и стремившимися отнять у первыхъ власть иди, по крайней мѣрѣ, раздѣлить ее съ ними, и принявшими названіе guadalupes, въ честь покровительницы Мексики, Гвадалупской Богоматери. Guadalupes подняли знамя мятежа, и эта первая фаза междуусобной войны, не перестававшей съ тѣхъ поръ волновать и опустошать Мексику, продолжалась до 1821 года. Главнымъ героемъ этой войны былъ священникъ маленькаго городка Долореса, въ провинціи Ганахуато, по имени Мигуэдъ Гидальго. Онъ былъ человѣкъ умный и дѣятельный. Ему вздумалось развести на холмахъ, окружающихъ городокъ Долоресъ, виноградники и шелковичныя деревья, и плантаціи его принялись какъ нельзя лучше. Но такъ какъ, на основаніи колоніальной системы, винодѣліе и шелководство были запрещены въ Мексикѣ, то изъ столицы получено было приказаніе истребить виноградники и шелковичныя деревья въ Долоресѣ. Раздраженный этою варварскою мѣрой, Гидальго вступилъ въ заговоръ, составлявшійся противъ Испанцевъ, и въ 1810 году успѣлъ набрать войско, которое могло открыть военныя дѣйствія. Но въ самомъ началѣ, армія независимыхъ опозорила себя убійствами, за которыми послѣдовало такое же кровавое возмездіе. Испанцы не измѣнили своей исконной репутаціи жестокости, и междуусобная война ихъ приняла безпощадно свирѣпый характеръ. Gachupines успѣли наконецъ подавить возстаніе и остались во главѣ правительства до тѣхъ поръ, пока Итурбидъ, занимавшій видное мѣсто въ арміи, не присоединился къ ихъ противникамъ и не увлекъ за собой солдатъ. 21-го февраля 1821 года Итурбидъ составилъ въ Игалѣ проектъ, названный Conciliation имѣвшій цѣлію обратить Мексику въ независимую монархію, подъ управленіемъ Фердинанда VII. Въ случаѣ отказа съ его стороны” корова должна была бытъ предложена его братьямъ, наконецъ, если и эти послѣдніе не согласятся принять ее, то “нація будетъ свободна призвать на престолъ того изъ членовъ царствующихъ фамилій, кого ей заблагоразсудится избрать”. На основаніи этой программы, 16-го сентября того же 1821 года собраніе нотаблей провозгласило независимость Мексики, а такъ какъ Фердинандъ VII отказался утвердить совершившіеся факты, то восторженное пронунсіаменто народа и войска предложило. 18-го мая 1822 года императорскую корову самому Итурбиду. Къ несчастію, Итурбидъ не былъ одаренъ геніемъ основателя царствъ, онъ не сумѣлъ укротить партіи и восторжествовать надъ завистью, возбужденною его возвышеніемъ въ его прежнихъ товарищахъ по оружію. Санта-Анна и другіе.генералы возстали противъ вето, и 11-го марта 1823 года онъ отправился въ Италію, подписавъ свое отреченіе. Въ слѣдующемъ году ему пришла въ голову несчастная мысль возвратиться въ отечество, и онъ былъ разстрѣлянъ, спустя нѣсколько часовъ по выходѣ своемъ на берегъ.

   За мимолетною имперіей Итурбида, послѣдовала сначала федеральная, потомъ центральная республика, сопровождавшаяся почти непрерывною междуусобною войной. Мало интереса представляетъ исторія этого продолжительнаго періода анархіи, въ продолженіе котораго Мексика пользовалась нѣкоторымъ спокойствіемъ только во время президентства Бустаменте (съ 1830 по 1832 годъ), помощникомъ котораго былъ умный министръ Луисъ Аламанъ, задумавшій исправить ея финансы и поднять промышленность, и во время суровой и кровавой диктатуры Санта-Анны. Г. Доменешъ въ самыхъ блестящихъ чертахъ изображаетъ администрацію Луиса Аламана и поистинѣ замѣчательные результаты, достигнутые имъ менѣе чѣмъ въ два года.

   “При вступленіи его въ управленіе говоритъ онъ, казначейство было, по обыкновенію, пусто; офицеры и солдаты громко требовали своего жалованья; дорога были непроходимы отъ разбойниковъ, и финансы находились въ отчаянномъ положеніи; мѣста, коихъ добивалось все, что было неспособнаго и безнравственнаго въ республикѣ, продавались съ аукціона; необузданная контрабанда, терпимая высшими таможенными чиновниками, не давала возможности поправить дѣла казначейства; порядка и довѣрія не было нигдѣ. Аламанъ вознамѣрился вести рядомъ реформу политическую и реформу финансовую…. Расходы при немъ не превышали доходовъ; экономія водворилась въ администраціи; Мексика въ первый разъ, со времени своей независимости, пріобрѣла правильное правительство; разбои на большихъ дорогахъ стали рѣдки, разбойники были разстрѣливаемы, задушаемы,– garrotados,– или вѣшаемы на стѣнахъ своихъ домовъ; наконецъ сдѣлалось возможнымъ свободно проѣзжать по большимъ дорогамъ. Генералы, стѣснявшіе власть или нарушавшіе общественное спокойствіе, были безпощадно преданы казни, несмотря на все обаяніе ихъ имени. Преобразовавъ такимъ образомъ Мексику, Аламанъ задумалъ сдѣлать ее государствомъ промышленнымъ и мануфактурнымъ, чтобы поднять ее на одинъ уровень съ европейскими державами; для поощренія этой отрасли народнаго богатства, онъ отдѣлилъ, подъ названіемъ вспомогательнаго банка, banco de это, часть таможенныхъ доходовъ на ссуды различнымъ отраслямъ промышленности — хлопчатобумажной, шерстяной, желѣзодѣлательной; другую часть этихъ доходовъ онъ назначилъ на покупку въ Европѣ необходимыхъ машинъ, которыя выдавались безмездно мануфактуристамъ. Такимъ образомъ промышленность начинала развиваться, миръ возстановился, арсеналы наполнились оружіемъ, таможенныя пошлины взимались правильно, дороги были исправлены, очищены отъ бандитовъ; все это совершено было въ теченіи двухъ лѣтъ, и все было уничтожено революціей 1832 года.”

   Конечно, многое въ дѣйствіяхъ этого министра-преобразователя не выдержало бы критика, и весьма сомнительно, напримѣръ, чтобы запретительная система, привлекавшая искусственно капиталы къ мануфактурамъ въ странѣ, гдѣ громадныя богатства земледѣльческія и минеральныя были весьма плохо разрабатываемы по недостатку капиталовъ, могла ускорить развитіе благосостоянія Мексики. Но прежде всего необходимо было возстановить общественную безопасность и порядокъ въ финансахъ, и администрація г. Аламана оказала странѣ эту существенную услугу, за которую можно ему простить его экономическія ошибки. Какимъ же образомъ эти попытки къ обновленію страны не увѣнчались успѣхомъ, и “революція” положила имъ конецъ чрезъ два года, чтобы снова повергнуть Мексику въ ея обычную анархію? Въ какомъ-либо изъ вашихъ европейскихъ государствъ это показалось бы необъяснимымъ. Населеніе, которое имѣло бы несчастіе пережить междуусобпую войну, и которому удалось бы наконецъ встрѣтить министра, способнаго установить и пустить въ ходъ правильное управленіе, поспѣшило бы непремѣнно оказать ему нравственную, а въ случаѣ надобности и матеріальную поддержку, и тогда оказалась бы невозможною новая революція, съ неизбѣжнымъ послѣдствіемъ ея — новою анархіей. Но въ Мексикѣ масса населенія, поставленная въ положеніе близкое къ рабству, не могла оказать никакой поддержки правительству. Чті касается до высшихъ классовъ, то тѣ изъ нихъ, которые могли быть заинтересованы въ поддержаніи порядка, были разсѣяны по обширной территоріи, а такъ какъ они не принимали участія въ управленіи во время испанскаго владычества, то и не имѣли способности къ политической дѣятельности. Безъ сомнѣнія, еслибы “правильное правительство” могло продержаться нѣкоторое время, и духъ предпріимчивости развился бы при содѣйствіи капиталовъ и переселенія трудолюбивыхъ иностранцевъ, привлекаемыхъ плодородіемъ почвы и обиліемъ минераловъ, такъ что промышленный классъ усилился бы числомъ и вліяніемъ,– этотъ классъ могъ бы доставить правительству опору, достаточно сильную чтобъ его поддержать. Но такой поддержки еще не существовало, и правительство, пытавшееся возстановить порядокъ, должно было неизбѣжно возбудить противъ себя всѣхъ военныхъ и гражданскихъ чиновниковъ, привыкшихъ жить лихоимствомъ и вымогательствами. Эти недовольные, привыкшіе къ заговорамъ, составляли замыслы о низверженіи правительства; они подговаривали офицеровъ и унтеръ-офицеровъ въ нѣкоторыхъ полкахъ. На подкрѣпленіе инсургентовъ являлись толпы бандитовъ, или бродягъ, привлекаемыхъ надеждой грабежа, и правительство было низвергаемо. Такъ, напримѣръ, въ 1832 году, пронунсіаменто устроилъ гарнизонъ въ Вера-Крусѣ, возбужденный интригами Сантажины, завидовавшаго успѣхамъ Бустаменте. Санта-Анна началъ свою попытку захватомъ 2% милліоновъ франковъ, хранившихся въ вера-крусской таможнѣ, съ этою суммой снарядилъ войско, и послѣ различныхъ происшествій, низвергнулъ правительство Бустаменте. Когда правительство попадало въ руки слабыя и неспособныя, что случалось всего чаще, то разстройство финансовъ вызывало новыя пронунсіаменто. Войска, не получая жалованья, возмущались, чтобъ имѣть предлогъ вознаградить себя за службу, захватывали деньги въ таможняхъ, облагали жителей контрибуціями или просто-на-просто предавались грабежу.

   Между тѣмъ классъ людей, поддерживавшій анархію въ Мексикѣ, не допуская учрежденія сколько-нибудь сноснаго и честнаго правительства, или препятствуя ему утвердиться, былъ немногочисленъ. Въ арміи, напримѣръ, къ нему принадлежали только офицеры и часть унтеръ-офицеровъ. Солдаты были слѣпыми орудіями въ рукахъ своихъ начальниковъ. Г. Домежешъ приводитъ нѣсколько примѣровъ какимъ образомъ они набирались, и примѣры эти напоминаютъ способъ, употребляемый для ловли дикихъ лошадей въ пампасахъ.

   “Что касается до вербовки въ армію, говоритъ онъ, то мнѣ достаточно будетъ разказать способъ, который употребилъ для того генералъ Гуэрта, губернаторъ Мореліи. Убѣдившись, что мѣры, предписанныя закономъ, недостаточны для пріисканія необходимаго числа людей, онъ снарядилъ патруль, который долженъ былъ въ полночь расхаживать по улицамъ съ оркестромъ музыки. Такое небывалое явленіе вызвало изъ домовъ толпы людей; солдаты захватили всѣхъ мущинъ, годныхъ для военной службы, посадили ихъ до утра въ тюрьму, гдѣ они и были завербованы насильно. Въ другой разъ онъ устроилъ даровой бой быковъ, потомъ, когда зрители собрались, онъ велѣлъ захватить всѣхъ молодыхъ людей, чтобы завербовать ихъ въ солдаты, и всѣхъ зажиточныхъ гражданъ, чтобы вытребовать у нихъ суммы, необходимыя для снаряженія рекрутъ.”

   Солдатъ въ арміи былъ въ своемъ родѣ то же самое, что пеонъ въ гасіендѣ. То была грубая сила, подчиненная разуму, который направляетъ ее по своему произволу. Итакъ можно сказать, что всѣ пронунсіаменто были дѣломъ нѣсколькихъ сотенъ лицъ, распоряжавшихся этою силой и имѣвшихъ сообщниками нѣсколько тысячъ гражданскихъ чиновниковъ. Въ сообщничествѣ этомъ они никогда не терпѣли недостатка, такъ какъ чиновники не имѣли особыхъ причинъ держаться одного правительства преимущественно предъ другимъ и даже находили выгоднымъ присоединиться какъ можно скорѣе къ партіи торжествующей или къ такой, на сторонѣ коей было наиболѣе вѣроятностей на успѣхъ, что давало имъ возможность сохранить свои мѣста. Какъ бываетъ обыкновенно въ странѣ, гдѣ господствуетъ анархія, и гдѣ производство не достигаетъ своего естественнаго развитія вслѣдствіе недостатка безопасности, требованіе общественныхъ должностей въ Мексикѣ было весьма значительно; къ этому необходимо присовокупить, что послѣ каждой революціи торжествующая партія принуждена была удовлетворить своихъ приверженцевъ, а такъ какъ она не желала вмѣстѣ съ тѣмъ и разстраивать личный составъ чиновничества, то число мѣстъ безпрерывно возрастало. Казалось бы, что хроническая пустота казначейства должна была сдѣлать положеніе чиновниковъ крайне незавиднымъ. Они, дѣйствительно, получали скудное жалованье, которое вдобавокъ и выплачивалось имъ очень неправильно, во кому же неизвѣстно, что чиновники, получающіе недостаточное жалованье, всегда находятъ средство пополнить его, облагая публику частными контрибуціями? Правительство принуждено было предоставить имъ полную свободу въ этомъ отношеніи, и даже, что очень куріозно, во тѣмъ не менѣе легко объясняется, находило во многихъ случаяхъ гораздо болѣе удобнымъ пользоваться услугами мошенниковъ чѣмъ честныхъ людей. Такъ, напримѣръ, подъ вліяніемъ запретительныхъ принциповъ, установленныхъ г. Аламаномъ, таможенныя пошлины, служившія главнымъ источникомъ дохода для мексиканскаго казначейства, были возвышены до крайности. Честные чиновники требовали полной уплаты ихъ, какъ то предписывалъ имъ долгъ службы. Напротивъ того, другіе заключали сдѣлки и соглашались смотрѣть сквозь пальцы на нѣкоторыя неточности въ деклараціяхъ, съ условіемъ, чтобы просители подѣлились съ ними. Что жь оказывалось? То, что лица, привозившія товаръ, находили болѣе выгоднымъ для себя обращаться къ контрабандистамъ чѣмъ провозить его чрезъ таможню, которою завѣдывали неподкупные чиновники, а казначейство вслѣдствіе этого теряло всю сумму потливъ, тогда такъ чиновники-лихоимцы доставляли ему хотя часть оной.

   “Санта-Анна, говоритъ по этому случаю г. Доменешъ, смѣстилъ многихъ должностныхъ лицъ безукоризненной честности и замѣнилъ ихъ взяточниками. Причины, которыми онъ оправдывалъ такой образъ дѣйствій, такъ оригинальны, что ихъ отбитъ привести. Когда купеческій корабль появлялся въ виду мексиканскаго порта, то шкиперъ и хозяева груза отправлялись къ директору таможни и предлагали ему значительную взятку, если онъ согласится уменьшить сумму слѣдующихъ съ нихъ привозныхъ потливъ. Директоръ, по обыкновенію, шелъ на сдѣлку. Если же случайно этотъ директоръ оказывался честнымъ человѣкомъ и отказывался отъ сдѣланнаго ему предложенія, то шкиперъ поднималъ паруса и отвозилъ грузъ свой далѣе, гдѣ онъ могъ ввести его на мексиканскую землю контрабандой. Такимъ образомъ честность таможеннаго директора вела къ оскудѣнію казначейства и къ застою въ торговлѣ. Почти во всѣхъ отрасляхъ администраціи повторялось то же самое относительно сбора доходовъ, податей или при поставкахъ. Этого не было бы, конечно, еслибъ у правительства были люди, которые препятствовали бы контрабандѣ, или честныя довѣренныя лица, которыя наблюдали бы за чиновниками,. но при постоянныхъ революціяхъ, удручавшихъ страну, трудно было водворить добрую нравственность между чиновниками и порядокъ въ финансахъ. Изъ этого понятно, почему мексиканское правительство оказывало нѣкоторую благосклонность къ должностнымъ лицамъ, которыя сами обогащались и доставляли доходъ казначейству, тогда какъ частные чиновники, получавшіе скудное жалованье, сами бѣднѣли и не доставляли никакого дохода казначейству.”

   Все подавало поводъ къ лихоимству или къ беззаконнымъ доходамъ, и главнымъ образомъ поставки для арміи и даже и лица солдатъ. Такъ, напримѣръ, генералы, командовавшіе дивизіями, продавали новые піастры, получаемые ими изъ казначейства на жалованье войскамъ, съ барышомъ въ 3%. Что касается до поставокъ, то сдѣлки между генералами и подрядчиками приняты были на правило. “Разъ въ Матаморасѣ, говоритъ г. Доменешъ, генералъ Волль (одинъ честный человѣкъ, замѣшавшійся между этими негодяями), командовавшій пограничною арміей, произвелъ торги на поставки въ армію; этою мѣрой онъ доставилъ казначейству 13% выгоды сравнительно съ обыкновенными цѣнами на поставки. Генералъ Ависта, находившійся тогда въ Мексико, успѣлъ, посредствомъ сдѣлокъ съ друзьями и родственниками Санта-Анны, уничтожить этотъ контрактъ и заключить другой, обезпечившій подрядчикамъ 25% барыша противъ обыкновенныхъ цѣлъ, что составляло 38% разницы съ цѣнами, утвержденными первымъ контрактомъ.”

   Вообще можно оказать, что предводители бандъ, захватывавшіе поперемѣнно власть въ свои руки и понимавшіе всю ея непрочность, имѣли въ виду одну только цѣль — обогатиться какъ можно скорѣе на счетъ отравы;такъ, напримѣръ, Санта-Анна успѣлъ, въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ своей диктатуры, составить себѣ состояніе въ 60 милліоновъ франковъ. Правда, эти хищническія правительства болѣе всего заинтересованы были, въ краткій періодъ своего существованія, сохраненіемъ за собою “монополіи хищничества” и вслѣдствіе этого старались воспрепятствовать обыкновеннымъ бандитамъ, какъ своимъ конкуррентамъ, грабить страну. Но иногда у нихъ не доставало средствъ оградить себя отъ этихъ конкуррентовъ, и населенія разомъ предавались на жертву и вымогательствамъ правительства, и грабежамъ обыкновенныхъ бандитовъ. “Не совершенный ли позоръ для страны, писалъ генералъ Волль въ 1860 году, что Рохасъ и Медделинъ (два извѣстные бандита) распоряжаются на (“ободѣ. Первый вторгнулся въ Телль, и разграбивъ мю страну, умертвилъ множество мущинъ, женщинъ, дѣтей и стариковъ…. Я не въ состояніи преслѣдовать его, потому что у меня нѣтъ ни одного реала. Вотъ два дня, какъ мои солдаты лишены всякихъ средствъ, и даже офицерамъ ѣсть нечего….”

   Понятно, что правительству всѣ средства казались дозволенными, и что никакія соображенія законности и нравственности не могли его одерживать. Въ Мексикѣ былъ крупный собственникъ, громадныя владѣнія котораго, пріобрѣтенныя средствами весьма сомнительной законности, естественно должны были возбуждать въ правительствѣ корыстныя желанія: собственникъ этотъ духовенство. Но духовенство пользовалось значительнымъ вліяніемъ, и долгое время обаяніе, окружавшее его, было для него достаточною охраной. Несмотря на то, добыча была слишкомъ соблазнительна, и мало-по-малу составилась такъ-называемая либеральная партія, главною цѣлію коей была конфискація имуществъ духовенства, между тѣмъ какъ клерикальная партія, состоявшая изъ духовенства и его приверженцевъ, старалась сохранить неприкосновенными эти имущества. Наконецъ либеральная партія восторжествовала, и Комонфортъ, а за нимъ Хуаресъ, предписали продажу церковныхъ имуществъ, что и было выполнено. Вся внутренняя политика Мексики въ послѣднія пятнадцать лѣтъ вращалась около этого вопроса, и, какъ мы увидимъ ниже, онъ же былъ причиной воцаренія Максимиліана и потомъ много содѣйствовалъ его паденію.

   Въ 1856 году, на основаніи закона 25-го іюня, Комонфортъ, побуждаемый оскудѣніемъ казначейства, приступилъ къ такъ-называемой деморализаціи церковныхъ имуществъ; въ силу этого закона, общины обоего пола, братства, конгрегаціи, коллегіи и вообще всѣ корпораціи и заведенія гражданскія или церковныя, получили разрѣшеніе продать свои недвижимыя имущества въ трехмѣсячный сроку, по прошествіи этого срока, правительство принимало на себя продажу еще не проданныхъ имуществъ и получало за это 6% отъ суммы, полученной отъ продажи. Церковныя имущества были столь значительны, что въ одномъ округѣ города Мексико сумма, поступившая въ пользу правительства, простиралась до 20 милліоновъ франковъ. Въ 1861 году Хуаресъ довершилъ мѣры принятыя Комонфортомъ, подвергнувъ конфискаціи всѣ имущества не проданныя или купленныя самимъ духовенствомъ посредствомъ фидеи-коммиссовъ.

   Эти мѣры, которыя, при правильномъ положеніи дѣлъ, могли бы содѣйствовать благосостоянію страны, повели, въ томъ состояніи анархіи, въ которомъ находилась Мексика, къ гибельнымъ экономическимъ и политическимъ послѣдствіямъ. Духовенство заправляло чрезъ посредство своихъ капиталовъ почти всею промышленностью и торговлей Мексики и вообще довольствовалось процентами гораздо болѣе умѣренными чѣмъ иностранные капиталисты. Лишая его имущества, правительство отнимало у промышленности главнаго банкира, доставлявшаго ей ссуды, и тѣмъ нанесло ей ударъ, отъ котораго она до сихъ поръ не можетъ оправиться. Въ политическомъ же отношеніи, клерикальная партія, послѣ безплодныхъ попытокъ возвратить себѣ утраченную власть, сознала наконецъ свое безсиліе предъ либеральною партіей, усилившеюся всѣми покупщиками конфискованныхъ мнѣній, и задумала искать поддержки извнѣ: ея-то происки и домогательства повели къ основанію эфемерной имперіи Максимиліана.

   Денежныя требованія иностранцевъ были только второстепенною причиной этого результата. Между этими требованіями, послужившими лишь предлогомъ ко вмѣшательству, нѣкоторыя дѣйствительно имѣли основаніе, но большая часть была преувеличеннаго или сомнительнаго свойства. По поводу образа дѣйствій и притязаній иностранцевъ относительно Мексики, г. Доменешъ дѣлаетъ слѣдующее замѣчаніе, съ которымъ трудно не согласиться:

   “Европейскія правительства были не правы, признавая свою солидарность съ образомъ дѣйствій своихъ подданныхъ въ настоящемъ случаѣ. И дѣйствительно, сдѣлки этого рода были самаго сомнительнаго свойства: капиталисты ссужали деньгами на короткіе сроки и почти сто на сто, съ тѣмъ, чтобы тотчасъ же покрыть первый капиталъ, выданный въ ссуду, различными комбинаціями таможенными, размѣнными и пр. Возлагая на Мексику отвѣтственность, коей подлежатъ правильныя правительства, Европа, въ видахъ безпристрастія и справедливости, должна была призвать только сдѣлки заключенныя честно, или по крайней мѣрѣ на условіяхъ, соблюдаемыхъ при европейскихъ займахъ. Но если капиталисты вели себя въ Мексикѣ какъ въ игорномъ домѣ, то Европа должна была бы предоставить Мексикѣ и европейскимъ капиталистамъ улаживать свои денежныя дѣла какъ они сами знаютъ и никогда не вмѣшиваться между банкометомъ и понтеромъ.”

   И дѣйствительно, не очевидно ли, что капиталисты, ссужающіе своими деньгами въ странѣ, гдѣ нѣтъ безопасности, гдѣ правительство и частныя лица соблюдаютъ свои обязательства только въ такомъ случаѣ, когда имъ невозможно поступить иначе, должны были всегда ожидать банкротства своихъ должниковъ? Они и дѣйствительно разчитываютъ на это и отъ того возвышаютъ условія своей ссуды. Они не довольствуются въ Мексикѣ процентами, которыми бы они удовольствовались въ Европѣ. Принимая все это въ соображеніе, можно ли допустить, чтобъ иностранныя правительства, подданными коихъ считаются означенные капиталисты, имѣли право вмѣшиваться, съ цѣлью принудить должниковъ, съ которыми упомянутые капиталисты ведутъ дѣла, выплачивать имъ вѣрно всю сумму долговъ? Что капиталисты домогаются покровительства — это весьма естественно. Эти господа только того и желаютъ, чтобы, отдавъ свои капиталы въ ссуду на условіяхъ, соразмѣрныхъ съ рискомъ, коему они подвергаются, получить потомъ капиталъ съ процентами, при содѣйствіи своихъ правительствъ; то-есть, получить премію за рискъ, не подвергаясь риску. Но неужели же правительства имѣютъ право расточать кровь и деньги плательщиковъ податей для поощренія подобныхъ спекуляцій? Не значитъ ли это задерживать ссуду капиталовъ за умѣренные проценты внутри государства и поощрять вывозъ ихъ въ страны, гдѣ недостатокъ безопасности возвышаетъ цифру процентовъ, и предоставлять послѣднимъ премію на счетъ первыхъ?

   Между этими финансовыми сдѣлками, заемъ Жекера пріобрѣлъ большую извѣстность въ Европѣ, гдѣ, совершенно несправедливо, какъ замѣчаетъ г. Доменешъ, его считали одною изъ побудительныхъ причинъ мексиканской экспедиціи. Заемъ этотъ былъ заключенъ въ 1859 году, во время послѣдней вооруженной борьбы между партіями либеральною и клерикальною. Либералы признавали власть Хуареса, между тѣмъ какъ Мирамонъ оспаривалъ у него эту власть при содѣйствіи клерикаловъ; во денегъ не было ни у той, ни у другой партіи. Между тѣмъ какъ Хуаресъ добывалъ себѣ деньги продажей церковныхъ имуществъ, насколько это было ему возможно при маломъ количествѣ людей, владѣвшихъ капиталами, нужными для покупки земель, Мирамонъ и помощникъ его Маркесъ, не имѣвшіе этого средства, принуждены были прибѣгать къ самымъ крайнимъ мѣрамъ. Дѣло дошло до того, что Маркесъ, дабы удержать при себѣ войско, рѣшился захватать 600.000 піастровъ изъ денежнаго транспорта, принадлежавшаго одному торговому дому, и затѣмъ обратился съ просьбой о возвращеніи этой суммы къ клерикальному правительству, въ рукахъ котораго находилась тогда столица.

   “Правительство, говоритъ г. Домелетъ, не только не могло выплатить такую сумму, во само озабочено было пріисканіемъ средства добыть нѣсколько денегъ для своей опустѣлой казны; а потому оно выразило порицаніе Маркесу и предписало ему возвратить 600.000 піастровъ, захваченныхъ имъ изъ транспорта. Тогда-то Мирамонъ, побуждаемый необходимостью, заключилъ заемъ въ 15 милліоновъ піастровъ облигаціями, гарантированными домомъ Жекера. На этотъ заемъ правительство опредѣлило 6%, изъ коихъ 3% уплачивались бумагами казначейства и 3% звонкою монетой домомъ Жекера, съ правомъ уплачивать облигаціями этого займа 20% или пятую часть при взносѣ таможенныхъ потливъ и иныхъ налоговъ всякаго рода, за исключеніемъ подушнаго, что считалось какъ бы облегченіемъ тарифа. Всѣ негоціанты и плательщики податей приглашались къ участію въ подпискѣ на этотъ заемъ. Домъ Жекера, тогда самый значительный въ Мексикѣ, воспользовался привилегіей этого права до суммы въ 750.000 піастровъ, а частныя лица до суммы въ 623.000 піастровъ. Пять мѣсяцевъ спустя, когда помѣщеніе займа оказалось весьма затруднительнымъ, правительство просило домъ Жекера выпустить остатокъ суммы, и тогда онъ принужденъ былъ довести свои выдачи до цифры 8.214.058 піастровъ, или 16.070.290 франковъ. Г. Жекеръ помѣщалъ свои облигаціи, по мѣрѣ потребности негоціантовъ и плательщиковъ податей, на сумму 1.200.000 піастровъ, или 6 милл. фр. и уплачивалъ проценты. Пое.ѣ паденія Мирамова, домъ Жекера находился въ денежномъ затрудненіи, заставившемъ его прекратить платежи по облигаціямъ, такъ какъ Хуаресъ не хотѣлъ признать никакого долга, заключеннаго предшествовавшими ему правительствами въ Мексикѣ. Послѣ того г. Жекеръ требовалъ только простаго признанія займа, выпущеннаго публично и законно и подписаннаго добросовѣстно какъ г. Жекеромъ, такъ и другими домами. Дѣло Жекера послужило предлогомъ къ нападкамъ на французское правительство, потому что предполагали, будто г. де-Морни былъ заинтересовавъ въ долгѣ Жекера, и что онъ побудилъ Францію къ войнѣ съ Мексикой съ чисто личною цѣлью. Это совершенно ложно. Съ точки зрѣнія исторической и политической, дѣло Жекера не имѣло никакого вліянія на вашу экспедицію; оно болѣе или менѣе похоже было на всѣ прочія финансовыя сдѣлки, заключенныя между иностранными капиталистами и мексиканскими правительствами.”

   Впрочемъ, г. Доменешъ ошибается, говоря, что дѣло Жекера не имѣло никакого вліянія на французскую экспедицію. Конечно, само по себѣ оно не могло бы возбудить эту экспедицію, во несомнѣнно входило въ число претензій, послужившихъ поводомъ къ ней. Покушенія, обнаружившіяся во время вооруженной борьбы партій, противъ жизни и собственности иностранцевъ, возбудили, наконецъ, вниманіе правительствъ Франціи, Англіи и Испаніи и повели къ конвенціи между этими тремя державами, подписанной въ Лондонѣ 31-го октября 1861 года и имѣвшей цѣлію потребовать вознагражденія, при содѣйствіи, въ случаѣ надобности, вооруженной силы. Какъ ни велики были эти неудовольствія, достаточны ли они были для оправданія вооруженнаго вмѣшательства трехъ державъ? Трудно рѣшить этотъ вопросъ. Утвердительно отвѣчать на него можно только въ такомъ случаѣ, если мы допустимъ, что правительства обязаны ограждать своихъ подданныхъ во всѣхъ рискованныхъ предпріятіяхъ, за которыя имъ придетъ фантазія взяться въ чужихъ краяхъ. за то придется отвѣчать отрицательно, если мы будемъ раздѣлять мнѣніе, что искатели приключеній финансовыхъ и иныхъ сами обязаны и расплачиваться за нихъ. Между этими неудовольствіями самое серіозное предъявлено было Англіей, относительно 600.000 піастровъ, захваченныхъ Маркесомъ изъ транспорта денегъ, назначенныхъ въ уплату владѣльцамъ облигацій англійскаго долга и порученныхъ покровительству англійскаго посланника. Маркесъ велѣлъ своимъ солдатамъ сорвать офиціальную печать и перенести во дворецъ правительства ящики съ этими 600.000 піастровъ. Представитель Англіи, не имѣя возможности противодѣйствовать вооруженной силѣ, опустилъ свой флагъ и удалился въ Халапу. Конечно, оскорбленіе было очень важно, но, по словамъ г. Доменеша, въ пользу г. Маркеса можно было привести смягчающія обстоятельства:

   “Почти во всѣхъ странахъ испанской Америки, говоритъ онъ, гдѣ разрабатываются рудники, отпускъ золота и серебра въ слиткахъ отрожайше запрещенъ, и что же мы видимъ? На обоихъ океанахъ крейсируютъ англійскія военныя суда, назначеніе коихъ покровительствовать контрабандѣ этихъ драгоцѣнныхъ металловъ. Вывозъ золота и серебра въ монетѣ подчиненъ пошлинѣ въ 8%. Чтобы лишить государственное казначейство этихъ 8%, Англичане, владѣющіе большею частью мексиканскихъ рудниковъ, отправляютъ эти деньги къ консуламъ, а тѣ пересылаютъ ихъ къ посланнику для безпошлиннаго вывоза. Сверхъ того, нѣкоторые англійскіе консулы и другія лица покупаютъ піастры и пріобрѣтаютъ чрезъ то значительныя суммы. Когда я проѣзжалъ чрезъ Сакатекасъ въ концѣ 1865 года, то одинъ консулъ купилъ такимъ образомъ четыре милліона піастровъ по 4 фр. 20 санъ и воспользовался вашимъ поѣздомъ для отправленія ихъ. Такъ какъ піастръ стоитъ 5 фр. 30 и даже 35 сант., то онъ подучилъ огромные барыши; прибавьте къ этимъ барышамъ 8%, которые должны бы поступить въ государственное казначейство, и которыхъ его лишаютъ, вывозя деньги за печатью иностраннаго посланника, и вы поймете негодованіе мексиканскихъ правительствъ противъ посланниковъ, которые покровительствуютъ такимъ безчестнымъ спекуляціямъ, наносящимъ государству ущербъ въ той отрасли финансовъ, которая составляетъ главный источникъ его доходовъ…. Что касается до захвата Мирамономъ денегъ, сложенныхъ у англійскаго посланника, то лица, желающія оправдать эту мѣру, утверждаютъ, будто бы то были деньги добытыя вышеупомянутымъ способомъ и дошедшія въ домъ британской миссіи безъ уплаты пошлины. “Это деньги, принадлежащія торговлѣ и обязанныя выплатить пошлину”, говорилъ Мирамонъ. “Это деньги, назначенныя въ уплату владѣльцамъ облигацій англійскаго долга, не подлежащія никакой пошлинѣ”, отвѣчалъ посланникъ.

   Значитъ, и относительно этого пункта можно сдѣлать возраженіе, а тѣмъ болѣе относительно прочихъ; законность претензій была весьма сомнительна, и во всякомъ случаѣ претензіи эти были преувеличены до крайности.

   “Вслѣдствіе каждой революціи, продолжаетъ г. Доменешъ, за которою обыкновенно слѣдовали грабежи, требованія о вознагражденіи, предъявляемыя иностранными посланниками въ пользу идъ соотечественниковъ, были всегда преувеличены и даже несправедливы, ибо не было парикмахера, модистки, продавца игрушекъ, которые бы не потребовали, въ видѣ вознагражденія за убытки, суммы во это разъ значительнѣе убытковъ ими понесенныхъ, если да же убытка эти были дѣйствительные, а не вымышленные. Консулы, подобно всѣмъ иностраннымъ негоціантамъ, часто, чтобы не сказать всегда, поощряли революціи, благодаря коимъ они пріобрѣтали въ самое короткое время, иногда въ нѣсколько дней, огромныя богатства ссудами, таможенными сдѣлками и безплатнымъ привозомъ всевозможныхъ товаровъ. У меня въ портфелѣ хранятся выписки изъ мексиканскихъ газетъ, гдѣ говорится о безпошлинномъ привозѣ на имя одного иностраннаго посланника болѣе двухъ сотъ ящиковъ и кипъ товара, принадлежавшаго одному изъ столичныхъ негоціантовъ. Подобныя явленія были дѣломъ самымъ обыкновеннымъ, а такъ какъ мелкая торговля болѣе всего страдала отъ этихъ спекуляцій, то она не всегда довольствовалась ихъ разоблаченіемъ и порицаніемъ, до старалась иногда разстроить ихъ силой. Развязкой такихъ скандальныхъ продѣлокъ нерѣдко бывало кровопролитіе.”

   Какъ бы то ни было, уступая внушеніямъ своихъ представителей, Франція, Англія и Испанія рѣшились на совокупное вмѣшательство, чтобы вытребовать удовлетвореніе своимъ соотечественникамъ, и послѣднія двѣ державы безъ всякой задней мысли, хотя г. Доменешъ и обвиняетъ, не приводя, впрочемъ, никакихъ доказательствъ, генерала Прима, начальника испанской экспедиціи, въ личныхъ честолюбивыхъ замыслахъ на мексиканскую корону; Франція же имѣла въ виду иное намѣреніе. Испанія требовала 40 милліоновъ наличными деньгами, Франція 60 милліоновъ и признанія Мирамовова декрета относительно облигацій Жекера, въ чемъ заинтересовано было множество французскихъ негоціантовъ, проживавшихъ въ Мексикѣ. Что касается до Англіи, то она требовала 80 милліоновъ за убытки, причиненныя англійскимъ торговымъ домамъ. Экспедиція прибыла въ Мексику въ началѣ 1862 года, но такъ какъ въ этотъ промежутокъ времени тайная мысль Франціи обнаружилась, а ни Англія, ни Испанія не желали содѣйствовать ей, то начальники экспедиціонной арміи, при содѣйствіи посланниковъ, вступили съ Мексиканцами въ переговоры, которые поведи къ заключенію извѣстной Содедадской конвенціи, подписанной 19-го февраля 1862 года. На основаніи этой конвенціи “представители иностранныхъ державъ заявили, что они отнюдь не имѣли намѣренія посягать на верховенство или цѣлость Мексиканской республики”, вслѣдствіе чего рѣшено было открыть переговоры въ Орисабѣ между коммиссарами союзныхъ державъ и министрами республики для разсмотрѣнія и рѣшенія опорныхъ вопросовъ. Г. де-Солиньи и адмиралъ Жюрьенъ-де-Лагравьеръ подписали эту конвенцію отъ имени Франціи, потому ли что они не могли отдѣлиться отъ своихъ товарищей, уполномоченныхъ Англіи и Испаніи, или потому что они не были предувѣдомлены о тайныхъ цѣляхъ императорской политики. Но извѣстно также, что Содедадская конвенція не была ратификовава французскимъ правительствомъ. Тогда Англія и Испанія, признавая себя удовлетворенными предложеніями мексиканскаго правительства, вывели свои войска изъ Мексики, между тѣмъ какъ французская экспедиція, оставшаяся тамъ одна, подъ командой генерала Лоравое, подошла къ Пуэблѣ, которую она задумала было захватить въ расплохъ, во безуспѣшно (5-го мая 1862 года). Потерпѣвъ неудачу, она отступила отъ Пуэблы, во значительное подкрѣпленіе подъ командой генерала Форе дало ей возможность снова принять наступательное положеніе и овладѣть Пуэблой послѣ двухмѣсячной осады (съ 18-го марта по 16-е мая 1863 года). Я не имѣю, впрочемъ, въ виду излагать исторію мексиканскаго похода, я желаю только изслѣдовать причины, вызвавшія его. Видимою причиной были требованія французскихъ подданныхъ въ Мексикѣ, и хотя этой причины было достаточно, чтобы побудить Испанію и Англію, которымъ предстояло заявить такія же требованія, присоединиться къ Франціи, но несомнѣнно, что ея недостаточно было бы, чтобы вызвать совокупное вмѣшательство, самымъ дѣятельнымъ двигателемъ коего было французское правительство. Но и въ этомъ случаѣ многое остается необъясненнымъ. На какомъ основаніи Испанія и Англія рѣшились помогать Франціи? Почему онѣ ее оставили потомъ? Вѣроятно ли мнѣніе г. Доменеша, будто бы честолюбіе генерала Прима, мечтавшаго о мексиканской коровѣ, побудило испанское правительство начать экспедицію, и будто бы тотъ же генералъ Примъ, убѣдись, что кандидатура его въ Мексикѣ не можетъ имѣть успѣха, и что императоръ Французовъ имѣетъ въ виду другаго кандидата, устроилъ потомъ Соледадскую конвенцію и положилъ конецъ испанской экспедиціи? Вѣроятно ли, съ другой стороны, что Англія имѣла будто бы въ началѣ намѣреніе содѣйствовать основанію обширнаго государства, въ составъ коего входили бы Мексика и штаты, отпавшіе отъ Американскаго Союза, и что потомъ она отказалась отъ этого намѣренія, увидѣвъ, что торжество сѣверныхъ штатовъ уже несомнѣнно? Вотъ вопросы, которые возникаютъ сами собой и которые рѣшить можетъ одно только время. Перехожу теперь къ “тайной цѣли” императорской политики, бывшей настоящею, хотя и негласною причиной экспедиціи — я разумѣю основаніе въ Мексикѣ имперіи латинскаго племени подъ покровительствомъ Франціи,– имперіи, которая должна была пріобрѣсти себѣ часть распадавшагося Американскаго Союза и противодѣйствовать завоевательному могуществу англо-саксонскаго племени въ Новомъ Свѣтѣ.

IV.

   Мысль объ основаніи монархіи въ Мексикѣ возникла издавна. Въ виду анархіи, удручавшей эту прекрасную страну со времени учрежденія въ ней республики, мысль эта должна была, конечно, возбуждать къ себѣ сочувствіе нѣкоторой части населенія. Примѣръ Бразильской имперіи, пользовавшейся относительно благопріятнымъ положеніемъ, повидимому, подтверждалъ ея справедливость. Но необходимо было, чтобы какой-нибудь значительный политическій дѣятель усвоилъ ее и далъ ей ходъ. Такимъ политическимъ дѣятелемъ явился г. Гуттіересъ Эстрада, одинъ изъ самыхъ значительныхъ и наиболѣе уважаемыхъ членовъ консервативной или клерикальной партіи. Въ 1840 году, г. Гуттіересъ Эстрада, искренно убѣжденный что республиканская форма правленія не соотвѣтствуетъ темпераменту Мексиканцевъ, напечаталъ брошюру, съ цѣлію распространенія идеи о необходимости учрежденія монархіи.

   “Какихъ успѣховъ достигли мы, говоритъ одъ въ этой брошюрѣ, въ какомъ положеніи находится наше законодательство гражданское, уголовное и коммерческое, а равно и народное просвѣщеніе? Не правда ли, что чудовищный хаосъ былъ завѣщанъ намъ вашими прежними повелителями? Въ какомъ положеніи находится и организація управленія, и нравственность чиновниковъ, и частное богатство, это единственное основаніе богатства общественнаго? Какія дорога и какіе каналы открыли мы? Какія зданія, изъ числа оставленныхъ намъ Испанцами, мы сохранили или исправили?… И если это положеніе будетъ ухудшаться съ каждымъ днемъ, какъ и должно быть до тѣхъ поръ, пока не прибѣгнемъ къ радикальному средству спасенія, то въ состояніи ли мы будемъ поставить преграду потоку, несущемуся на васъ съ сѣвера, который уже коснулся нашей территоріи и затопитъ ее волнами демократическихъ принциповъ, составляющихъ силу Соединенныхъ Штатовъ, но очевидно повергающихъ васъ въ безсиліе? Если мы не пойдемъ по болѣе вѣрному пути для исцѣленія нашихъ недуговъ, то погибнутъ навсегда счастіе, независимость и національность Мексики. Не пройдетъ и двадцати лѣтъ, какъ на нашемъ національномъ дворцѣ будетъ развѣваться звѣздное знамя Соединенныхъ Штатовъ.”

   Брошюра эта произвела огромное впечатлѣніе въ Мексикѣ, и возбудила, какъ того и слѣдовало ожидать, ожесточенную вражду противъ ея автора. Г. Гуттіересъ Эстрада принужденъ былъ даже на время оставить отечество, но тѣмъ не менѣе онъ пребылъ вѣренъ своей идеѣ, которой съ тѣхъ поръ посвятилъ всю свою жизнь, и успѣлъ распространить свои убѣжденія между значительнымъ числомъ своихъ соотечественниковъ. Онъ успѣлъ привлечь на свою сторону диктатора Санта-Анну, который много содѣйствовалъ анархіи ниспроверженіемъ нѣсколькихъ правительствъ, но не умѣлъ упрочить своего собственнаго и наконецъ убѣдился, что Мексика можетъ быть спасена только учрежденіемъ монархіи. 1-го іюля 1854 года онъ далъ г. Гуттіересу Эстрада кредитивную грамоту, въ которой онъ облекалъ его надлежащимъ полномочіемъ “для вступленія въ переговоры съ дворами Лондонскимъ, Парижскимъ, Мадридскимъ и Вѣнскимъ, дабы выхлопотать у этихъ различныхъ правительствъ или у котораго-нибудь изъ нихъ содѣйствіе для основанія монархіи подъ властью одного изъ членовъ царствующихъ домовъ, на условіяхъ, обозначенныхъ въ особыхъ инструкціяхъ”. Вслѣдствіе этого г. Гуттіересъ Эстрада отправился въ Европу и былъ тамъ благосклонно принятъ государями и министрами, къ которымъ онъ обратился, но такъ какъ событія Восточной войны поглощали тогда общее вниманіе, то отвѣтъ на предложеніе объ основаніи мексиканской монархіи повсюду отсрочивался до болѣе благопріятнаго времени. Съ настойчивостію человѣка, глубоко проникнутаго своею идеей, г. Гуттіересъ Эстрада не упалъ духомъ и по окончаніи Крымской войны возобновилъ свои попытки къ пріисканію государя. “Онъ не искалъ его въ Англіи, говоритъ г. Доменешъ, такъ какъ эта страна протестантская, ни въ Испаніи, потому что Мексиканцы ненавидятъ Испанцевъ, ни во Франціи, потому что тамошняя императорская фамилія была демократическая и начинала династію съ недавнихъ поръ, и потому еще, что избраніе французскаго принца мексиканскимъ императоромъ возбудило бы неудовольствіе Англіи и Соединенныхъ Штатовъ. По всѣмъ этимъ причинамъ, г. Гуттіересъ пріискивалъ себѣ государя въ Германіи. Старинныя сношенія его со многими высокопоставленными лицами въ Австріи и доступъ къ Вѣнскому двору въ скоромъ времени остановили его выборъ на одномъ изъ эрцгерцоговъ Габсбургскаго дома.” Рѣчь шла объ эрцгерцогѣ Максимиліанѣ, которому его симпатичный, характеръ, популярность, пріобрѣтенная имъ во время управленія Ломбардіей, и бракъ съ дочерью короля Бельгійцевъ, слывшаго однимъ изъ умнѣйшихъ государей Европы, составили репутацію, настоящаго значенія коей, съ несчастію, не наслѣдовалъ какъ должно г. Гуттіересъ Эстрада. Но недостаточно было отыскать только принца, который осуществилъ бы идею мексиканской монархіи, необходимо было получить согласіе этого кандидата на престолъ, затѣмъ побудить Мексиканцевъ къ принятію его, и наконецъ, добиться для него содѣйствія какой-нибудь изъ великихъ европейскихъ державъ. По словамъ г. Доменеша, неутомимый Гуттіересъ Эстрада употребилъ пять лѣтъ для достиженія этихъ результатовъ, которые, конечно, требовали много настойчивости и ловкости. Для убѣжденія эрцгерцога Максимиліана, онъ обратился къ эрцгерцогинѣ, молодой женщинѣ честолюбиваго характера, ума дѣятельнаго и наклоннаго къ приключеніямъ, которой къ тому же, вслѣдствіе различныхъ обстоятельствъ (г. Доменешъ намекаетъ на нихъ съ большою сдержанностью) необходимо было употребить свою страстную дѣятельность на какое-нибудь великое предпріятіе. Кэролъ Бельгійцевъ, къ которому обратились за совѣтомъ, одобрилъ проектъ, сулившій императорскую корону его дочери, устранявшій затрудненія, которыя могли возникнуть въ Австріи вслѣдствіе популярности Максимиліана и непопулярности императора, и наконецъ, долженствовавшій открыть важный рывокъ для бельгійской промышленности и торговли. Въ Мексикѣ г. Гуттіересъ Эстрада сообщилъ свой планъ вождямъ клерикальной партіи, патеру Мирандѣ, мовоивьйору Лабастидѣ, и безъ труда получилъ ихъ согласіе на кандидатуру принца, принадлежащаго къ исто-католической націи, котораго г. Гуттіересъ представилъ имъ какъ будущаго защитника церкви въ Мексикѣ. Но самое важное оставалось еще впереди. Необходимо было убѣдить какую-либо державу принять на себя расходы по этому предпріятію доставленіемъ избранной; кандидату войска и средствъ, потребныхъ для овладѣнія мексиканскимъ престоломъ. Франція, “единственная нація, которая еще ведетъ войну за идею”, какъ, для вящаго эффекта, выразился о ней императоръ Наполеонъ III, естественно стала предметомъ искательствъ г. Гуттіереса Эстрады. Увѣренный въ могуществѣ женщинъ, хотя его могущество и не внесено ни въ какое “заявленіе правъ”, г. Гуттіересъ Эстрада, добравшійся до эрцгерцога Макоамиліава чрезъ посредство эрцгерцогини, задумалъ, добраться до императора Наполеона чрезъ посредство императрицы. Онъ довѣрилъ это деликатное порученіе молодому Мексиканцу, г. Гидальго, который съ 1848 года выступилъ на дипломатическое поприще, благодаря покровительству нѣкоторыхъ испанскихъ дамъ. Въ 1860 году, говоритъ г. Доменешъ, когда скончалась въ Парижѣ герцогиня д’Альба, императрица Евгенія поручила г. Гидальго сопровождать тѣло молодой герцогини до послѣдняго ея жилища въ Испаніи. Услуга эта доставала возможность г. Гидальго просить у императрицы аудіенцій, когда только онъ пожелаетъ. Осевые 1861 года, онъ воспользовался пребываніемъ ихъ величествъ въ Біаррицѣ для выполненія порученія, даннаго ему г. Гуттіересомъ. Проектъ содѣйствовать возрожденію Мексики не могъ не соблазнить воображенія императрицы, по природѣ наклонной по всему рыцарскому и любившей чтобъ ей напоминали, что у нея въ жилахъ течетъ кровь Монтесумы; къ тому же рѣчь шла о поддержаніи въ Мексикѣ католической религіи и объ охраненіи латинскаго племени отъ вторженія племени англо-саксонскаго. Итакъ, г. Гидальго безъ труда успѣлъ заинтересовать императрицу основаніемъ Мексиканской монархіи; что касается до императора, то онъ, во время пребыванія своего въ Гамѣ, съ особенною любовью занимался участью центральной Америки и даже написалъ брошюру о каналѣ черезъ Никарагуа {См. Русскій Вѣстникъ, 1859 года, статью: Наполеонъ Ill, какъ писатель.}, гдѣ онъ доказывалъ необходимость основать въ испанской Америкѣ сильное государство для противодѣйствія новымъ захватамъ со стороны сѣвера; можетъ-быть, настоящая минута показалась ему благопріятною для осуществленія этой идеи, и онъ задумалъ, пользуясь сѣвероамериканскою междуусобною войной, соединить Мексику съ южными штатами, дабы основать державу, способную противодѣйствовать сѣвернымъ штатамъ; наконецъ, можетъ-быть, онъ не прочь былъ сдѣлать угодное Австріи, въ виду слабой благодарности къ нему со стороны Италіи; какъ бы то ни было, императоръ благосклонно выслушалъ предложенія г. Гидальго, которому такъ обязательно помогала императрица; онъ желалъ только обезпечить себѣ участіе Англіи и Испаніи въ этомъ предпріятіи и надѣялся достигнуть своей цѣли привлеченіемъ этихъ двухъ державъ къ совокупному дѣйствію противъ Мексики. Съ этою-то “заднею мыслью” онъ ускорилъ заключеніе лондонской конвенціи (въ октябрѣ 1868 г.), на которой рѣшено было вооруженное вмѣшательство трехъ державъ.

   Вотъ какимъ образомъ Франція вовлечена была въ израсходованіе 400 милліоновъ франковъ, не говоря о жизни нѣсколькихъ тысячъ солдатъ, для основаніи имперіи въ Мексикѣ. “Идея” эта, обошедшаяся Франціи такъ дорого, по справедливости можетъ быть поставлена въ укоръ “личному правительству”, потому что она, очевидно, не могла бы бытъ приведена въ исполненіе при правительствѣ истинно-конституціонномъ, гдѣ “король царствуетъ, а не управляетъ”, если только мы допустимъ, что подобное правительство гдѣ-либо существуетъ. Признаюсь вамъ, однако, что я не могу осуждать ее такъ строго, какъ осуждаетъ ее теперь большинство европейской публики. Попытка основать подъ патронатомъ Франціи имперію-въ Мексикѣ не удалась, и я скажу внаке по какимъ причинамъ, во развѣ она не могла увѣнчаться успѣхомъ? Не имѣла ли она даже вѣроятностей на успѣхъ, если мы примемъ въ соображеніе состояніе анархіи и изнуренія, въ которомъ находилась Мексика, и желаніе прекратить революцію, какое обнаруживала масса населенія? А еслибъ она удалась, еслибы въ Мексикѣ возможно было основать правительство прочное, достаточно честное и либеральное, объ основаніи коего и шла рѣчь, то не оправилась ли бы она въ скоромъ времени отъ своего бѣдственнаго положенія? Не имѣла ли бы тогда Франція права порадоваться во всеуслышаніе, что оказала содѣйствіе ея возстановленію? Не увеличились ли бы ея вліяніе и торговля въ такихъ размѣрахъ, что она сторицею вознаградила бы себя за капиталы, потраченные на устройство Мексиканской имперіи, возвращеніе коихъ съ процентами было выговорено въ условіи?

   Но все дѣло состояло въ томъ, чтобы достигнуть успѣха. Возможно ли это было? По мнѣнію г. Доменеша, весьма возможно, но при ивою образѣ дѣйствій и съ иными людьми. Трудно было одѣлить выборъ хуже того, который былъ сдѣланъ, когда во главѣ предпріятія былъ поставленъ храбрый и злополучный Максимиліанъ; трудно было придумать столько неспособности, незнанія, безтактности, сколько обнаружили ихъ этотъ несчастный принцъ и его сотрудники въ дѣлѣ основанія Мексиканской имперіи.

V.

   По вступленіи французской арміи подъ предводительствомъ генерала, въ послѣдствіи маршала, Форе въ Мексико (10-го іюня 1863 г.), тамъ учреждено было временное правительство изъ трехъ членовъ: генерала Альмонте, монсиньйора Лабастиды, архіепископа мексиканскаго, и генерала Маріано Сапаса, и при немъ верховный совѣтъ изъ 35 членовъ. Этому верховному совѣту поручено было избрать изъ числа мексиканскихъ гражданъ, безъ различія званій и состояній, 215 членовъ въ такъ-называемое “собраніе нотаблей”, которое должно было рѣшить вопросъ, какое правительство должно быть учреждено въ Мексикѣ? Выслушавъ докладъ коммиссіи, назначенной по этому предмету, собраніе постановило единогласно и съ восторгомъ, обычнымъ въ подобныхъ случаяхъ: 1) что мексиканская нація формой правительства принимаетъ конституціонную и наслѣдственную монархію; 2) что императорская корона должна быть предложена Фердинанду-Максимиліану, эрцгерцогу австрійскому. Другой коммиссіи, во главѣ коей, по всей справедливости, поставленъ былъ распространитель идеи о Мексиканской имперіи, г. Гуттіересъ Эстрада, поручено было вручить эти декреты Максимиліану. 3-го октября 1863 года депутація представилась эрцгерцогу въ замкѣ Мирамарѣ. Максимиліанъ согласился, съ условіемъ, чтобы мексиканская нація “свободнымъ выраженіемъ своей вола утвердила избраніе столицы”. Подобное условіе было не болѣе какъ предлогъ протянуть время, ибо для всякаго, кто имѣлъ хотя малѣйшее понятіе о положеніи Мексики, всеобщая подача голосовъ въ этой странѣ не могла казаться дѣломъ серіознымъ. 10-го апрѣля 1864 года, коммиссія, все съ тѣмъ же г. Гуттіереоомъ Эстрада во главѣ, вторично явилась въ Мирамаръ съ представленіемъ благопріятнаго результата плебисцита, а такъ какъ всѣ пункты относительно военнаго и финансоваго содѣйствія Франціи и пр. были уже предварительно постановлены “мирамарскою конвенціей”, то Максимиліанъ и принялъ мексиканскую корову. 14-го апрѣля онъ, вмѣстѣ съ императрицей, сѣлъ на фрегатъ Новара; заѣхавъ по пути въ Римъ, чтобъ испросить благословенія у папы, они прибыли 28-го мая въ Вера-Крусъ и 12-го іюня торжественно вступили въ Мексико, привѣтствуемые восторженными кликами населенія. “Городъ былъ изукрашенъ флагами, цвѣтами, тріумфальными арками, говоритъ г. Доменешъ, толпа съ неистовымъ энтузіазмомъ привѣтствовала царственную чету. Почти всѣ штаты прислали отъ себя депутатовъ для присутствованія при этомъ торжествѣ. Празднества продолжались трое сутокъ. Со времени вступленія герцога д’Альбукерка въ Мексико, не бывало такихъ увеселеній; со времени Итурбида, въ 1821 году, не видано было въ этомъ городѣ подобнаго восторга. Императрицѣ, присовокупляетъ нашъ авторъ, родившейся въ Брюсселѣ 7-го іюня 1840 года, было тогда 24 года и 5 дней; императору, родившемуся въ Шенбруннѣ 6-го іюля 1832 года, было 32 года отъ роду. Оба была слишкомъ молоды, чтобы создать имперію!”

   Молодость тутъ, очевидно, ничего не значила; но ни та, ни другой не отличались, къ несчастію, ни твердостью, ни практическимъ смысломъ, ни способностью различать людей и обстоятельства, что составляетъ такъ-называемый геній “основателей царствъ”. Императрица была женщина романическаго характера, безъ всякихъ серіозныхъ дарованій, а императоръ то, что французы называютъ bon enfant, человѣкъ слабаго характера и къ тому же одержимый маніей писательства, то-есть, воображавшій, какъ подобаетъ истому Нѣмцу, что для устройства имперіи достаточно краснорѣчиваго изложенія декретовъ и болѣе или менѣе удачнаго компилированія кодексовъ. Окружающіе ихъ были люди совершенно ничтожные. “Привадѣ личнаго состава свиты императора, прибывшей на фрегатѣ Новара“, говоритъ г. Доменешъ,–

   “отъ всѣхъ этихъ людей, коимъ суждено было играть главную роль въ его совѣтахъ и которые раздѣляли, неизвѣстно за чѣмъ, Мексику на департаменты и жителей ея на классы, должно было ожидать всѣхъ административныхъ. и политическихъ неурядицъ, ускорившихъ паденіе имперіи, вмѣсто того чтобъ упрочить ее. Для страны, изнемогавшей подъ бременемъ долговъ, представлявшей груду разваливъ соціальныхъ, экономическихъ, промышленныхъ и торговыхъ, изготовлялись декреты о порядкѣ при публичныхъ церемоніяхъ, объ учрежденіи новаго ордена, новыхъ медалей, дворцовой гвардіи, роскошнаго двора; дорогъ почти не было, въ средствахъ оказывался крайній недостатокъ, а вмѣсто того чтобъ устроить дороги, создать средства, занимались расшитыми мундирами и учрежденіями во дворцѣ важныхъ должностей съ приличнымъ вознагражденіемъ въ пользу иностранцевъ, сопровождавшихъ императора. На фрегатѣ Новара возобновилась исторія того француза, который, задумавъ завести въ пустыняхъ Америки магазинъ товаровъ нужныхъ краснокожимъ, накупилъ для этого магазина плюмажей, ирландскихъ полотенъ, изящныхъ фарфоровыхъ вещей и чайныхъ сервизовъ. Какой будущности можно было ожидать для имперіи съ такими руководителями?”

   Но ни Максимиліанъ, ни посредственности, составлявшія его свиту, не имѣли, повидимому, ни малѣйшаго понятія о дѣйствительномъ положеніи Мексики, да и самъ злополучный преемникъ Итурбида, какъ кажется, не подумалъ, до принятія предложенной ему коровы, собрать элементы этого положенія и начертать себѣ планъ будущаго образа дѣйствій. По словамъ г. Доменеша, онъ выписывалъ себѣ въ Мирамаръ изъ Парижа и Вѣны рисунки костюмовъ и пуговицъ для своей будущей императорской ливреи. И дѣйствительно, что могло быть важнѣе костюмовъ и пуговицъ при устройствѣ новой имперіи?!… Можно ли удивляться послѣ этого, что всѣ силы и средства, предоставленныя въ распоряженіе Максимиліана, — французская оккупаціонная армія, вспомогательные отряды бельгійскіе и австрійскіе, мексиканская армія, займы заключенные съ нравственною гарантіей французскаго правительства, — не помогла ему справиться съ горстью патріотовъ, у которыхъ не было ни гроша, и которыхъ сначала привелъ въ совершенное уныніе восторженный пріемъ, съ коимъ встрѣтило его населеніе Мексики? Можно ли удивляться послѣ этого, что оы расточилъ всѣ эти элементы успѣха и содѣйствовалъ своему паденію болѣе чѣмъ сами его противники? И дѣйствительно, при его прибытіи, Мексика была замирена почти на всемъ пространствѣ, и громадное большинство населенія было на его сторонѣ. Не прошло года, все это измѣнилось, и проектъ основанія имперіи могъ считаться окончательно разрушеннымъ.

   Главною ошибкой Максимиліана былъ разрывъ его съ клерикальною партіей, призвавшею его на престолъ. Конечно, съ его стороны было бы очень неловко подчиниться этой партіи и ея устарѣлымъ, отсталымъ и узкимъ понятіямъ. Но необходимо было сначала опереться на нее, съ тѣмъ чтобы постепенно привлечь къ себѣ либеральную партію. Прежде всего необходимо было заключить съ Римскимъ дворомъ конкордатъ, который бы утвердилъ совершившіеся факты относительно конфискаціи и продажи церковныхъ имуществъ. Максимиліанъ ѣздилъ въ Римъ испрашивать благословеніе папы, но, какъ видно изъ письма кардинала Антонеллй отъ 9-го марта 1865 года, онъ даже и не подумалъ завести тамъ переговоры относительно духовныхъ дѣлъ Мексики. А между тѣмъ въ этомъ заключался жизненный вопросъ. Ибо, если невозможно было отмѣнить продажу церковныхъ имуществъ, не возстановивъ противъ себя многочисленнаго класса покупщиковъ, то съ другой стороны невозможно было утвердить совершившіеся факты, не возстановивъ противъ себя клерикальной партіи, а чтобы предупредить послѣднее, нужно было выхлопотать это утвержденіе отъ папскаго престола.

   “Везъ этого конкордата, говоритъ г. Доменешъ, Мексиканская имперія должна была рушиться, и всѣ, кому извѣстна эта страна, ея исторія и нравы ея жителей, скажутъ, что имперія была убита невѣжествомъ и невниманіемъ императора относительно политическаго и религіознаго положенія его втораго отечества….” Чтобы не сдѣлаться правительствомъ чужестраннымъ и вслѣдствіе этого антипатичнымъ націи, императоръ, по прибытіи своемъ въ Мексику, долженъ былъ оперѣться на собственность, на трудъ, на жизненныя силы, то-есть на консервативную партію. Такъ какъ либеральная партія была, по самому свойству своему, враждебна ему, то императоръ могъ надѣяться, что онъ сдержитъ ее, воспрепятствуетъ ей нарушать общественное спокойствіе, во привлечь ее къ себѣ онъ могъ только по прошествія долгахъ лѣтъ мара а благоденствія. Для того чтобъ опереться на консервативную партію, необходимо было развѣдать какое значеніе имѣла она въ Мексикѣ, подготовить рѣшеніе религіозныхъ дѣлъ, вопроса объ имуществахъ, обращенныхъ въ національную собственность, и не выѣзжать азъ Рама безъ конкордата. Конкордатъ этотъ выхлопотать было не трудно, ибо “если Римскій дворъ, какъ выразился г. Тьеръ, не можетъ принять на себя иниціативы относительно обращенія въ національную собственность церковныхъ имуществъ, то онъ можетъ утвердить совершавшійся фактъ, какъ онъ сдѣлалъ это во Франціи”. Къ этой первой ошибкѣ Максимиліанъ присоединилъ вскорѣ другую: онъ поссорился съ папскимъ нунціемъ монсиньйоромъ Медіа, отъ котораго онъ требовалъ утвержденія продажи церковныхъ имуществъ, и который отвѣчалъ ему, что не имѣетъ на инструкцій, ни необходимыхъ полномочій для открытія переговоровъ о конкордатѣ. Тогда императоръ приказалъ привести въ дѣйствіе законы относительно допущенія папскихъ буллъ, рескриптовъ и пр., которые, на основаніи сихъ законовъ, не могли имѣть силы безъ одобренія главы исполнительной власти. Декретъ этотъ ускорилъ разрывъ, и монсиньйоръ Медіа, нѣсколько мѣсяцевъ спустя, выѣхалъ изъ Мексики.

   Но, можетъ-быть, императоръ еще сильнѣе оскорбилъ клерикальную партію, дѣлая, съ самаго своего прибытія, всякаго рода любезности либеральной партіи, которую имперія лишала власти, и которая, конечно, не могла ей этого простить. Онъ роздалъ либераламъ высшія мѣста и такимъ образомъ буквально ввелъ непріятеля въ крѣпость. Онъ даже назначилъ министромъ иностранныхъ дѣлъ г. Фернандо Рамиреса, пламеннаго республиканца, отъявленнаго противника вмѣшательства, отказавшагося участвовать въ національномъ собраніи 1863 года. Въ надеждѣ снискать популярность, онъ систематически устранялъ отъ себя вліятельныхъ людей клерикальной партіи и вслѣдствіе этого отправилъ Маркеса въ Іерусалимъ, а Мирамона въ Берлинъ. Правда, оба эти лица были антипатичны либераламъ, во за то они были естественными сторонниками имперіи, между тѣмъ какъ либералы были ея естественными врагами.

   Разстраивая такимъ образомъ связи свои съ консерваторами и не пріобрѣтая расположенія либераловъ, императоръ разссорился съ маршаломъ Базеномъ, начальникомъ французской экспедиціи, съ которымъ, однако, ему необходимо было оставаться въ добромъ согласіи. Кто изъ нихъ былъ неправъ? Пунктъ этотъ еще не вполнѣ разъясненъ. Г. Доменешъ признаетъ, что со времена прибытія своего въ Мексику французы имѣли неловкость возстановить противъ себя мексиканскую армію, которую консервативная партія организовала на служеніе имперіи. “Вмѣсто того чтобы поставить на первый планъ мексиканскую армію,” говоритъ нашъ авторъ,–

   “ее устраняютъ до такой степени, ей оказываютъ такое пренебреженіе, что мы сразу принимаемъ видъ завоевателей, а не войска присланнаго на помощь Мексиканцамъ для свободнаго учрежденія такой формы правительства, которая, по ихъ мнѣнію, всего способнѣе прекратить анархію и междуусобную войну. Это пренебреженіе къ мексиканской арміи ничѣмъ нельзя было оправдать, ибо мы собирались на борьбу не съ Титанами. Если консервативныя войска одѣты были въ рубища, снабжены негоднымъ оружіемъ и были плохо организованы, то во всякомъ случаѣ они были не хуже войскъ Хуареса, а неловкость ихъ и плохое вооруженіе нисколько не исключали въ нихъ мужества и доброй воли…. Такіе пріемы завоевателей мы сохраняли такъ долго, что успѣли возстановить противъ себя умѣренныхъ либераловъ и возбудить подозрѣніе консерваторовъ, васъ призвавшихъ. Еслибы ваши солдаты не были, по обыкновенію своему, такъ общительны, и еслибы Мексика, утомленная своими вѣчными революціями, не была расположена принять съ отверстыми объятіями всякаго, кто обѣщалъ бы ей водвореніе мира и порядка, то васъ встрѣтили бы ружейвыми выстрѣлами во внутренности страны, вмѣсто того восторженнаго пріема, который мы встрѣчали до конца 1864 года.”

   Императоръ обнаружилъ болѣе симпатіи къ мексиканской арміи, но не подумалъ о серіозной ея организаціи, удаляя вождей, наиболѣе способныхъ предводить ею, и пополняя ее офицерами, принадлежащими къ либеральной партіи. Съ другой стороны, императоръ и маршалъ Базевъ, не сходившіеся во мнѣніяхъ относительно многихъ пунктовъ, были совершенно согласны между собой относительно замиренія страны самою начетистою и наименѣе дѣйствительною системой. Система эта состояла въ безпрерывномъ расширеніи занятія, посредствомъ разсылки по всей странѣ подвижныхъ колоннъ, предъ которыми разсыпались герильясы, во для того только чтобы сформироваться вновь, когда пройдутъ эти колонны. Результатомъ подобной системы было то, что населенія, наиболѣе расположенныя въ пользу имперіи, колебались примкнуть къ ней, изъ страха безпощадной мести герильясовъ, и подъ конецъ становились враждебны правительству, которое требовало отъ нихъ покорности, а не въ состояніи было защитить ихъ. Эти безплодныя экспедиціи обходились очень дорого, и на нихъ растрачены были главныя средства имперіи, добытыя займомъ. То ли было бы, еслибы съ самаго начала постарались организовать какъ должно національную армію, которая имѣла на своей сторонѣ по крайней мѣрѣ то преимущество, что находилась на родной почвѣ, еслибъ ограничили занятіе, сообщивъ ему необходимую прочность, и еслибъ въ этомъ ограниченномъ пространствѣ установлена была хорошая полиція и сносная администрація, такимъ образомъ, чтобы внушить жителямъ провинцій, занятыхъ диссидентами, желаніе присоединиться къ округамъ, занятымъ императорскими а французскими отрядами?

   Но, къ несчастію, наружныя формы обращали на себя гораздо болѣе вниманія чѣмъ дѣйствительность. Императоръ желалъ непремѣнно прослыть либераломъ во мнѣніи Европы, нисколько не размысливъ о томъ, что этотъ показной либерализмъ возстановляетъ противъ него консервативную партію въ Мексикѣ; онъ желалъ также, чтобы въ Европѣ всѣ были убѣждены, что вся Мексика подчинена его господству, не разбирая, дѣйствительное ли это господство или только кажущееся. Да и какимъ образомъ могъ бы онъ узнать настоящее положеніе вещей? Онъ имѣлъ обыкновеніе удаляться отъ всѣхъ, и писалъ, писалъ безпрерывно.

   “Характеръ мой (говорилъ онъ въ одномъ изъ писемъ своихъ изъ Чапультепека, отъ 19-го іюля 1865 года) не изъ самыхъ счастливыхъ, и между прочими моими недостатками всего сильнѣе во мнѣ чувство абсолютной независимости, столь сильное во мнѣ, что даже императрица, благодаря ея необыкновенному такту, никогда не входитъ ко мнѣ, никогда не отвлекаетъ меня отъ моихъ занятій, если я не приглашу ея къ себѣ. Она знаетъ мою слабость въ этомъ отношеніи и щадитъ ее, а потому доброе согласіе между нами никогда не нарушается. Для того чтобы не прерывать моихъ занятій, я придумалъ особый способъ переписываться съ министрами и чиновниками моего кабинета, слѣдуя въ этомъ отношеніи мудрому примѣру моего тестя, который, можетъ быть, уже слишкомъ далеко заходитъ въ этомъ отношеніи, переписываясь со своими собственными сыновьями, находящимися, однако, подъ одною съ нимъ кровлей.”

   Но работа, которою онъ такъ дорожилъ, приносила ли, по крайней мѣрѣ, какую-нибудь пользу? Увы! Онъ занимался организаціей Мексики на бумагѣ, и въ письмѣ, адресованномъ къ императору Наполеону въ ноябрѣ 1865 года, онъ высказывалъ самую наивную гордость по поводу массы исписанной имъ бумаги:

   “Законы, декреты и регламенты, составляющіе временную организацію имперіи, нынѣ собраны и обращены въ кодексъ, удобный для справокъ; препровождаю къ вамъ пять первыхъ томовъ, за которыми послѣдуютъ еще два, еще не вышедшіе изъ переплета. Прошу васъ принять этотъ трудъ снисходительно и считать его не болѣе какъ первоначальнымъ планомъ; я вывелъ только стѣны зданія; время и опытъ, безъ сомнѣнія, укажутъ мнѣ возможность произвести въ немъ множество усовершенствованій, но прежде всего мнѣ необходимо было положить основаніе, которое доставило бы мнѣ точку опоры, чтобы править съ энергіей и рѣшимостью.”

   Было ли дѣйствительно необходимо это “основаніе” исписанной бумаги? По замѣчанію нашего автора, “законы, декреты и регламенты, обнародованные въ 1865 году для временной организаціи политической, судебной и административной системы имперіи, и составляющіе восемь томовъ in-8, доставили только ироническое прозваніе “современнаго Солона” этому государю, который гораздо болѣе занимался письменнымъ изложеніемъ законовъ чѣмъ приведеніемъ ихъ въ исполненіе”.

   Если мы допустимъ даже, что эта масса законовъ и декретовъ навѣяна была мудростью Солона, необходимо было имѣть личный составъ, способный приводить ее въ исполненіе; а этого личнаго состава не оказывалось. Съ первой ступени административной лѣстницы и до послѣдней, чиновники мексиканскіе были невѣжественны, лѣнивы и преданы лихоимству. Съ другой стороны, личный составъ, привезенный Максимиліаномъ изъ Европы, и авантюристы, присоединившіеся къ нему, были не многимъ лучше. Онъ самъ сознался въ этомъ, наконецъ, какъ видно изъ письма, во многихъ отношеніяхъ замѣчательнаго, помѣченнаго изъ Чапультепека 23-мъ іюля 1865 г.; выписываю изъ него нѣкоторыя мѣста:

   “Высшіе мексиканскіе чиновники лѣнивы, скажу болѣе — совершенно неспособны; самыя убѣдительныя доказательства тому у меня предъ глазами; впрочемъ, понятіе о нихъ можно составить по послѣднему докладу о народномъ просвѣщеніи, напечатанному въ Diario, и по устройству трибуналовъ. Едва ли можно найти что-нибудь болѣе запутанное, менѣе опредѣленное и до такой степени противорѣчащее всякой логикѣ.” Эти добрые люди ничему не учились, ничего не видали и убѣждены, что все знаютъ лучше васъ, видѣвшихъ и объѣхавшихъ значительную часть земнаго шара; но что же дѣлать? Надо или управлять Мексикой съ помощью Мексиканцевъ, выбирая между ними все что есть лучшаго и вооружаясь терпѣніемъ, или управлять при содѣйствіи иностранныхъ орудій. Но въ этомъ послѣднемъ случаѣ вамъ грозитъ сильная опасность. Національное самолюбіе поддается только высокимъ талантамъ, дѣйствующимъ съ твердостью и тактомъ. Но такіе таланты рѣдко переправляются за океанъ. Напротивъ того, въ Мексикѣ кишитъ страшное множество чужеземныхъ посредственностей. Будемъ же, подобно Діогену, искать людей съ фонаремъ и составимъ подробный списокъ молодыхъ людей, всегда готовыхъ служить своему государю на трудномъ поприщѣ, которое онъ избралъ себѣ. Но въ то же время необходимо устранить эти посредственности, появившіяся изъ-за океана, которыя только кричатъ, мѣшаютъ и дѣлаютъ положеніе невыносимымъ, особенно своимъ вліяніемъ на европейскую печать. Необходимо удалить всѣхъ этихъ молодыхъ людей, со щегольскою и рыцарскою осанкой, съ видомъ избавителей, которые болтаютъ въ кофейныхъ или красуются на публичныхъ гуляньяхъ. Всѣ эти неспособности, высылаемыя изъ Европы, необходимо отбросить отъ нашихъ береговъ, которые должны оказывать гостепріимство только людямъ дѣльнымъ и трудолюбивымъ.”

   Къ несчастію, описокъ, о которомъ говорилъ Максимиліанъ, составить было не легко, а выборъ, который онъ дѣлалъ самъ до тѣхъ поръ, доказываетъ, что онъ менѣе всякаго другаго способенъ былъ это исполнить. Въ особенности финансовая администрація была въ крайнемъ разстройствѣ по недостатку людей честныхъ и способныхъ, которымъ бы можно было ее довѣрить. Максимиліанъ, потерявъ надежду отыскать таковыхъ въ Мексикѣ, обратился къ императору французовъ, который и прислалъ ему г. Лангле, человѣка способнаго и испытанной честности. Но г. Лавгле не выдержалъ утомленія пути и перемѣны климата: онъ умеръ вскорѣ по прибытіи своемъ въ Мексику. Тогда Максимиліанъ, въ одномъ изъ тѣхъ порывовъ энергіи, которые подчасъ увлекали его, во которые были весьма непродолжительны, вздумалъ самъ сдѣлаться министромъ финансовъ. “На будущее время, писалъ онъ 18-го іюня 1865 г., никто, кромѣ меня, не будетъ распоряжаться финансами. Я самъ буду министромъ финансовъ Мексики и не допущу никого вмѣшиваться въ это дѣло. Къ несчастію, эта единственная отрасль государственнаго управленія, въ которой не сдѣлано ни одного шага впередъ со времени моего вступленія на престолъ. Я много терпѣлъ до сихъ поръ, но уже болѣе терпѣть не буду.”

   Нужно ли прибавлять, что это была только одна вспышка? Къ тому же Максимиліанъ рѣшительно не имѣлъ спеціальныхъ свѣдѣній, необходимыхъ для министра финансовъ, и онъ достаточно доказалъ это до вступленія своего на престолъ Мексики своею неспособностью вести собственныя дѣла. Увѣряютъ даже, что долги, обременявшіе его, были одною изъ главныхъ причинъ, если не самою главною, побудившею его, послѣ долгихъ колебаній, принять мексиканскій престолъ. Такимъ образомъ и послѣ приведеннаго выше письма дѣда шли все по-старому. Относительно финансовъ, какъ и всего прочаго, императоръ издавалъ декреты и повелѣнія, которые его бюрократія принимала съ заявленіями благоговѣйнаго почтенія, во объ исполненіи коихъ она и не думала.

   Впрочемъ, и Максимиліанъ замѣтилъ наконецъ, что недостаточно только издавать законы и декреты, и что необходимо озаботиться ихъ исполненіемъ, и онъ жаловался, подобно всѣмъ слабымъ людямъ, на силу косности, которую противопоставляла ему его администрація. “Вотъ уже 14 мѣсяцевъ, писалъ онъ 15-го апрѣля 1865 года, какъ я требую отъ моихъ министровъ, чтобъ они завались разсмотрѣніемъ вопросовъ о судоустройствѣ, столь настоятельно необходимыхъ, и получаю отъ нихъ только одни обѣщанія.” Увы! эти почти ребяческія жалобы не свидѣтельствуютъ ли столько же о его неспособности повелѣвать, какъ и о неспособности его министровъ исполнять повелѣнія?

   Приведемъ еще одинъ изъ тысячи примѣровъ того безсилія, которое было слѣдствіемъ недостатка въ немъ энергіи и его неспособности вести дѣла какъ слѣдуетъ. Рѣчь идетъ объ Индѣйцахъ, о бѣдственномъ положеніи коихъ мы говорили выше. Максимиліанъ понималъ, какъ бы полезно было для него привлечь къ своему дѣлу этотъ самый многочисленный въ Мексикѣ классъ людей, сдавленный пеонатомъ и потому утратившій всякое значеніе. Къ тому же онъ по природѣ своей наклоненъ былъ ко всему либеральному и благородному. Вслѣдствіе этого онъ повелѣлъ изготовить законопроектъ, имѣвшій цѣлію преобразованіе пеоната.

   “Проектъ этотъ (писалъ онъ 17-го августа 1865 года) кажется мнѣ весьма либеральнымъ, справедливымъ и необходимымъ; депутація, присланная комитетомъ, коему поручено его разсмотрѣніе, сообщила маѣ, что министръ внутреннихъ дѣлъ возстаетъ противъ этого проекта, называя его опаснымъ и утверждая, что онъ можетъ повести къ мятежу со стороны Индѣйцевъ и возбудить борьбу кастъ. Возраженія эти кажутся мнѣ нелѣпыми; если Индѣйцы, которые, будучи до настоящей минуты изгоняемы изъ своихъ жилищъ, силой отрываемы отъ своихъ семействъ для службы въ національной арміи, никогда не мстили тиранамъ и утѣснителямъ, то они уже никакъ не вздумаютъ бунтовать вслѣдствіе этой мѣры. Съ другой стороны, примѣромъ намъ можетъ служить Россія, которая имѣла мужество дать свободу своимъ крѣпостнымъ, несмотря на всѣ предсказанія о бѣдствіяхъ и революціяхъ, и которая достигла своей цѣли безъ ущерба для правительства. Наконецъ, еслибы, паче чаянія, и произошли какіе-нибудь мѣстные безпорядки, то они не были бы опасны и ни въ какомъ случаѣ не дали бы права одному милліону бѣлыхъ тиранить семь милліоновъ Индѣйцевъ.”

   Мысль совершенно вѣрная! Но необходимо было провести декретъ, а Максимиліанъ былъ лишенъ всякой энергіи, необходимой для противодѣйствія составившейся противъ него оппозиціи. Императрица обнаруживала гораздо болѣе твердости и доказала это при настоящемъ случаѣ, но не съ большимъ успѣхомъ, какъ мы увидимъ ниже, потому что недостаточно было проводить декреты,– необходимо было чтобъ они исполнялись. “Императоръ,” говоритъ г. Доменешъ, —

   “предпринялъ небольшую поѣздку и поручилъ императрицѣ окончить это дѣло и вытребовать согласіе у министровъ, которые противились его окончанію. Но императрица была далеко не такъ терпѣлива какъ ея супругъ и совершенно иначе предсѣдала въ совѣтѣ министровъ. Вмѣсто того чтобы предлагать свое мнѣніе на обсужденіе министровъ и по окончаніи засѣданія откладывать всѣ свои проекты на неопредѣленное время, она являлась по всѣми документами, по которымъ она изучила вопросъ самымъ тщательнымъ образомъ, во всѣхъ его подробностяхъ, и съ запасомъ свѣдѣній, собранныхъ ею у спеціалистовъ, потомъ говорила министрамъ: “Господа! Вотъ вопросъ, тщательно разсмотрѣнный; мнѣ кажется, что онъ долженъ быть разрѣшенъ въ такомъ-то смыслѣ; какъ вы думаете?” Министры, удивленные, убѣжденные или изъ вѣжливости, отвѣчали: “Да”. Тогда императрица продолжала: “Такъ какъ законъ принятъ, то отправить его сегодня же вечеромъ въ офиціальный Diario и исполнить завтра же.” Такъ или почти такъ предсѣдала императрица въ совѣтѣ министровъ; за то и дѣда шли быстро, когда она правила въ качествѣ регентши, и рѣдко случалось, чтобъ она оставляла засѣданіе съ отвергнутымъ проектомъ. Значитъ, законопроектъ объ Индійцахъ попалъ въ хорошія руки. Выходя изъ совѣта, гдѣ былъ рѣшенъ этотъ вопросъ, императрица написала слѣдующую записку:

   “Мексико, 31-го августа 1865. Я одержала полную побѣду на всѣхъ пунктахъ; всѣ мои проекты прошли; проектъ объ Индѣйцахъ, возбудившій волненіе при его представленіи, былъ принятъ съ восторгомъ. Противъ него былъ только одинъ голосъ. Ободренная этимъ успѣхомъ, я изложила имъ соціальныя теоріи о причинахъ революцій въ Мексикѣ, которыя возникали отъ буйнаго меньшинства, опиравшагося на многочисленную косную массу, о необходимости возвратить человѣчеству милліоны людей, когда колонизація приглашается изъ такихъ отдаленныхъ странъ, и исцѣлить язву, коей независимость дала лишь недостаточное врачеваніе, потому что сдѣлавшись гражданами de jure, Индѣйцы все-таки остались въ “самомъ бѣдственномъ униженіи. Все это произвело сильное впечатлѣніе, и я начинаю думать, что въ этомъ заключается “историческое событіе.

“Шарлота”

   Не доказываетъ ли эта записка, какъ мало бѣдная императрица знала страну и людей, съ которыми она имѣла дѣло, и какими мечтами, великодушными и вмѣстѣ не лишенными тщеславія, она убаюкивала себя? Совѣтъ выслушивалъ ее, даже рукоплескалъ ея теоріямъ, соціальнымъ и инымъ, и выражалъ свое согласіе на декреты, которые она съ гордостью проводила такимъ образомъ “какъ бы по мановенію волшебнаго Жезла”. Но всякій посмѣивался изподтишка, зная очень хорошо, что между принятіемъ декрета и его исполненіемъ гораздо болѣе разстоянія “чѣмъ между кубкомъ и устами”, а кубокъ держали въ рукахъ не императоръ и не императрица, а чиновники администраціи. Вслѣдствіе этого декретъ объ Индѣйцахъ занялъ на офиціальномъ кладбищѣ Diorio мѣсто подлѣ прочихъ декретовъ, и сомнительно, чтобы до Индѣйцевъ дошло когда-нибудь извѣстіе объ этомъ “историческомъ событіи”.

VI.

   Мексиканцы, Французы, Бельгійцы и наконецъ всѣ и каждый ясно увидѣли, что ни Максимиліанъ, ни императрица не имѣли способности и энергіи, необходимыхъ для основателей имперіи, и какъ бываетъ всегда и повсюду, гдѣ глава предпріятія обнаруживаетъ свою несостоятельность, новое политическое учрежденіе начало разстраиваться, и вскорѣ паденіе его стало казаться неизбѣжнымъ даже самымъ горячимъ его приверженцамъ. Представился однако благопріятный случай доставить ему мужественныхъ и многочисленныхъ пособниковъ, когда окончилась междуусобная война въ Соединенныхъ Штатахъ. Значительная часть Южанъ обнаружила намѣреніе переселиться въ Мексику и, безъ сомнѣнія, это переселеніе приняло бы обширные размѣры, еслибы встрѣтило поощреніе со стороны мексиканскаго правительства. Достаточно было отвести эмигрантамъ участки земли на громадномъ пространствѣ невоздѣланной мексиканской территоріи и выдать имъ небольшую ссуду на переѣздъ и первоначальное обзаведеніе. Но по недостатку ли доброй воли, по неспособности ли, или по тому и по другому вмѣстѣ, только этою неожиданною поддержкой не умѣли воспользоваться мексиканскіе правители. Издавъ былъ даже декретъ о поощреніи переселенія Южанъ, во этотъ декретъ имѣлъ участь всѣхъ прочихъ декретовъ: онъ не былъ приведенъ въ исполненіе, и Мексиканская имперія лишилась послѣдняго средства къ своему спасенію.

   Въ ту минуту когда началось разрушеніе этого зданія, постройка коего была ввѣрена такимъ неспособнымъ архитекторамъ, явились попытки замѣнить прочность, которой ему не доставало, насиліемъ и драконовскими мѣрами. Максимиліана заставили подписать знаменитый декретъ 3-го октября 1865 года, за который такъ горько упрекали его въ послѣдствіи, и который объявлялъ диссидентовъ лишенными покровительства законовъ. Декретъ этотъ не былъ новостью въ Мексикѣ, гдѣ уже въ теченіи полувѣка всѣ партіи объявляли другъ друга лишенными покровительства законовъ, и гдѣ жизнь человѣческая не ставилась почти ни во что. Прибавимъ, что въ отравѣ, гдѣ почти не существовала промышленность, человѣкъ дѣйствительно значилъ немного, и что разстрѣливая лица, жившія грабежомъ, мексиканскія начальства не причиняли общинѣ чувствительнаго ущерба. Но даже и этотъ декретъ былъ одною пустою угрозой, и, какъ замѣчаетъ г. Доменешъ, “ему не суждено было пролить ни одной капли крови болѣе чѣмъ было пролито до его обнародованія”. “Всѣ писатели, продолжаетъ онъ, толковавшіе о возмездіи говоря объ убійствѣ императора, слишкомъ скоро забыли, что они обвиняли его нѣкогда, и не безъ основанія, въ обнародованіи слишкомъ значительнаго числа декретовъ и въ неумѣніи приводить ихъ въ исполненіе; они забыли, что излишняя снисходительность этого несчастнаго государя къ диссидентамъ привела въ уныніе и удалила отъ вето его сторонниковъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ безнаказанно увеличила число его враговъ. Такимъ образомъ предлогъ къ возмездію не примѣнимъ къ императору Максимиліану, который никогда не приказывалъ разстрѣлять ни одного диссидента, даже послѣ декрета 3-го октября, и который слишкомъ часто изрекалъ помилованіе бандитамъ, извѣстнымъ своими преступленіями и бывшимъ позоромъ своей націи.”

   Но еслибы декретъ 3-го октября, за который такъ несправедливо упрекаютъ Максимиліана, и былъ исполненъ, то онъ не остановилъ бы паденія имперіи. Во Франціи, гдѣ наконецъ узнали истинное положеніе вещей, гдѣ убѣдились, что даже удваивая и утраивая сумму, издерганную на устройство Мексиканской имперіи, невозможно достигнуть никакого результата, правительство, осаждаемое оппозиціей, и опасаясь къ тому же, чтобъ это прискорбное предпріятіе не вовлекло его въ войну съ Соединенными Штатами, приняло рѣшеніе покончить съ нимъ прекращеніемъ французскаго занятія. Въ этомъ смыслѣ были изложены инструкціи, данныя барону Садьяру, и депеши, адресованныя 15-го января 1866 года г. Друэнъ-де-Люноомъ, министромъ иностранныхъ дѣлъ, г. Дано, французскому посланнику въ Мексикѣ. Г. Друэвъ-де-Люисъ мотивировалъ выводъ французскихъ войскъ неисполненіемъ конвенціи, заключенной въ Мирамарѣ относительно ихъ содержанія. Конечно, французское правительство имѣло полное право на этомъ остановить свои пожертвованія, которыя оказывались безплодными, во во всякомъ случаѣ, не заслуживаетъ ли оно упрека за то, что такъ опрометчиво принесло въ жертву этому бѣдственному предпріятію столько крови и денегъ Франціи? Извѣстно, что императрицѣ Шарлоттѣ не удалось уговорить императора Наполеона чтобъ онъ измѣнялъ свое рѣшеніе, сдѣлавшееся необходимымъ, и что разсудокъ несчастной женщины не устоялъ противъ этого послѣдняго разочарованія, послѣдовавшаго за всѣми прочими. Извѣстно также, что Максимиліанъ, обнаруживая болѣе геройства чѣмъ разсудительности, а можетъ-быть сохраняя еще послѣднюю надежду, поплатился 19-го іюня 1867 года своею жизнью за то неразуміе, съ которымъ онъ принялъ на себя руководство предпріятіемъ, для успѣха коего необходимо было способностей и энергіи гораздо болѣе тѣхъ, которыми природа обыкновенно надѣляетъ всѣхъ вообще австрійскихъ эрцгерцоговъ.

   Въ настоящую минуту, когда окончилось это роковое предпріятіе, что станется съ Мексикой? Предсказать это было бы очень трудно. Если вѣрить американскимъ газетамъ, то Хуаресъ не умѣлъ воспользоваться своею побѣдой чтобъ исцѣлить Мексику отъ анархіи, допуская, что такое исцѣленіе возможно. “Какой безпристрастный читатель, восклицалъ на дняхъ New-York Herald, сравнивая современныя мексиканскія извѣстія съ какими бы то ни было прежними извѣстіями въ послѣднія 45 или 50 лѣтъ, можетъ сказать, чтобы Мексика сдѣлала успѣхи въ чемъ бы то ни было, кромѣ анархіи? Анархія, съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе прискорбная, глубокая и необузданная — вотъ исторія Мексики!” Но если Хуаресу не удастся его попытка укротить мексиканскую анархію, несмотря на силу, которую доставило ему его торжество, хотя онъ и обязанъ имъ гораздо болѣе невѣжеству и безсилію своихъ противниковъ чѣмъ собственнымъ дарованіямъ, то кому же удастся этого достигнуть? Будетъ ли то бывшій диктаторъ Санта-Анна, котораго уже думали провозгласить императоромъ въ 1853 году, и который, какъ слышно, интригуетъ нынѣ, чтобы получить это званіе, которое онъ не осмѣлился принять нѣкогда? Но Санта-Анна устарѣлъ, и сомнительно, чтобъ онъ былъ счастливѣе Максимиліана и Итурбида. Однако, если Мексика не заключаетъ въ своихъ нѣдрахъ элементовъ правильнаго правительства, будетъ ли то республика или монархія, то не представляется ли вѣроятность, что ея сѣверные сосѣди довершатъ дѣло разъединенія, начатое ими въ 1847 году, когда они отняли у Мексики четверть ея территоріи со включеніемъ Калифорніи? Въ заключеніи упомянутой нами выше статьи New-York Herald сказано: “Вотъ наше мнѣніе: пусть Мексика продолжаетъ идти своимъ безразсуднымъ путемъ, и, можетъ-быть, вскорѣ намъ придется отправить Шеридана за Ріо-Гранде, какъ предполагалось въ концѣ вашей послѣдней войны, съ порученіемъ водрузить звѣздное знамя на дворцѣ Монтесумы и обратить Мексику въ вашу собственность. Тогда все уладится. Мексика будетъ наслаждаться миромъ, спокойствіемъ и благоденствіемъ…” Не всѣ ли вѣроятности въ пользу того, что мнѣніе это восторжествуетъ наконецъ, и что знаменитая теорія Дарвина о борьбѣ за существованіе получитъ въ Мексикѣ новое примѣненіе преобладаніемъ въ ней энергическаго и трудолюбиваго племени германскаго и англо-саксонскаго происхожденія надъ лѣнивымъ, слабымъ и развратнымъ племенемъ креоловъ латинской вѣтви?

ГУСТАВЪ ДЕ-МОЛИНАРИ.